Один только Миреле остался стоять - не потому, что хотел проявить дерзость, а потому, что был всецело поглощён своими мыслями и попросту забыл о предписаниях. Возможно, именно это его и спасло, ибо гнев Второй Принцессы был парадоксально направлен и против тех, кто подчинялся ей, и против тех, кто в чём-то осмеливался противоречить.
А, может быть, она попросту его не заметила.
Взгляд её был прикован к погибшему дереву.
- Так это всё-таки правда! - воскликнула она, наконец, каким-то странным, как будто бы возмущённым голосом, но сквозь возмущение пробивалось замешательство. - Я не верила в эти слухи, думала, что это очередное представление, которое он устраивает из всего, к чему прикасается в жизни. Но нет. Он даже собственную смерть умудрился превратить в спектакль! Великая Богиня! Ему и в действительности было самое место в этом квартале, почему, почему он не остался здесь?! Как посмел вскарабкаться так высоко?! И как произошло то, что он подчинял всех, абсолютно всех этими своими... сказками? Я... я его ненавидела...
Голос её растерянно дрогнул, и она замолчала, глядя на абагаман всё тем же взглядом - полным гнева и изумления.
Глаза её заблестели, и одна из прислужниц - очевидно, новенькая и не успевшая досконально освоиться с нравом госпожи - сделала из этого неправильный вывод.
Она осмелилась приблизиться к принцессе, почтительно протягивая ей шёлковый платок. Та посмотрела на неё, как будто не веря своим глазами, а потом влепила такую пощёчину, что и девочка, и платок полетели в разные стороны.
- Прочь от меня! - оглушительно рявкнула Вторая Принцесса, повернувшись к своей свите. - Прочь от меня все! Если кто-либо, хоть один из вас, посмеет приблизиться ко мне до завтрашнего дня, то клянусь, он умрёт такой же мучительной смертью, как... - она на мгновение запнулась и всё-таки договорила, стиснув зубы: - как этот его Пророк Энсаро.
Она развернулась и бросилась обратно по аллее - практически бегом, на этот раз даже не заботясь о том, чтобы подобрать подол.
Придворные с побелевшими лицами шарахнулись в разные стороны, как будто между ними пролетела шаровая молния.
Потом уже собрались было потихоньку двинуться следом, как Вторая Принцесса вдруг остановилась.
И закричала, да так громко, что было слышно, наверное, даже в самом отдалённом уголке квартала.
- Сколько бы в тебе ни было священной или хоть божественной крови, ты навсегда - слышишь, навсегда - останешься только презренным актёром, понял?! Ты меня спрашивал, почему все их так ненавидят, так вот я отвечу: потому что нельзя смешивать игру и жизнь. Как смеете вы... как смеете жить так, что все верят, что для вас нет ничего святого и истинного, и что вы только забавляетесь, а потом в решающий момент берёте и делаете всё всерьёз?! Я ненавижу тебя! Ненавижу теперь даже больше, чем прежде! Чтоб тебя разорвали демоны, и ты умер самой мучительной смертью из возможных... ах, нет, это и так уже произошло, причём по твоему собственному желанию. - Она истерически расхохоталась. - Ну тогда, чтоб ты остался жить вечно, чёртов актёр! Проклятый демон! Танцуй теперь без остановки среди звёзд всю распроклятую вечность! Так тебе и надо!
Закончив свою гневную тираду, обращённую к призраку, она снова бросилась вперёд, и больше уже не останавливалась.
Выждав достаточное время, придворные потекли за нею разноцветным шлейфом, и вскоре ничто в квартале не напоминало о неожиданном посещении высочайшей гостьи.
Когда ворота за её свитой захлопнулись, манрёсю начали медленно подниматься с колен. Лица их были даже более белы, чем у несчастных придворных, которым выпала жестокая участь прислуживать такой своенравной госпоже, но гнев принцессы здесь был, конечно, не причём.
Не позволяя им опомниться и сделать выводы, Миреле шагнул к абагаману.
- Это очень стойкое дерево, - заметил он. - Посмотрите, сколько уже недель прошло. Все его верхние ветви сожжены, ствол расколот пополам. И, тем не менее, на нижних кое-где всё ещё продолжают расти листья...
Наклонившись, он оторвал небольшую веточку, и по саду тотчас разнеслось острое благоухание, похожее на аромат того напитка, который Хаалиа варил в квартале на свежем воздухе - корица, апельсин, ваниль... Горечь, терпкость и сладость одновременно.
Актёры смотрели на Миреле потрясённо - ломать ветви дерева абагаман, пусть и мёртвого, считалось тягчайшим преступлением, и даже они сами, утверждавшие, что не верят в Великую Богиню, не делали этого, так же как не осмеливались заходить в храмы.
Миреле показал им веточку, покрытую небольшими, недавно распустившимися листьями нежно-лилового цвета.