- Нет... спасибо, Ксае, не надо. Не уверен, что я смогу их прочитать, - ответил Миреле, проглотив ком в горле и улыбнувшись.
Он уже развернулся было обратно к воротам, как вдруг вспомнил что-то.
- Ксае! - воскликнул он. - А моя кукла?..
По спокойному до безмятежности лицу Ксае пробежала тень - как будто лёгкое облако всё-таки набежало на солнце.
- Миреле... я отдал её ему. Твоя кукла сгорела вместе с ним. - Он помолчал. - Прости, конечно. Я понял, что она была дорога тебе, но.... Не знаю, правильно ли я поступил.
- Что ты, о чём ты говоришь! Какие здесь могут быть сомнения? - перебил его Миреле, хотя из глаз его сами собой хлынули слёзы. - Разве кукла может быть важнее человека?! Конечно, ты поступил правильно. Лучше и придумать было невозможно. Великая Богиня, спасибо тебе за это, Ксае! Я не знаю, сумею ли я когда-нибудь хоть как-то тебя отблагодарить за то, что ты сделал. Мне жизни не хватит для того, чтобы расплатиться. Милосердный, какое большое счастье! Как я счастлив сейчас, ты и не представляешь...
Ксае посмотрел на него с сомнением.
- Разве плачут так, как ты сейчас, когда испытывают счастье? - проронил он.
- Именно так и плачут, - подтвердил Миреле, вытирая слёзы.
Попрощавшись с Ксае, он отправился обратно в павильон, чувствуя во всём теле непривычную лёгкость - не только из-за того, что он ослабел за время болезни. Вот и ещё одна часть жизни - быть может, самая важная - осталась позади...
Но хотя на душе было легко, сердце всё-таки изнывало от боли.
На полпути его встретил Канэ, проснувшийся к полудню и обнаруживший отсутствие «учителя». Он ругался безобразно, грозил Миреле страшными последствиями этой незапланированной прогулки, кричал, что заставит его через каждые полчаса выпивать по стакану горькой травяной настойки - словом, вёл себя невероятно неприлично и демонстрировал, что окончательно возомнил себя самым главным.
Миреле стерпел и на этот раз, зная, что мальчику осталось не так уж долго наслаждаться своей тиранической властью.
А сейчас ему и вправду было приятно позволить позаботиться о себе и рухнуть, как в полусне, в тёплую постель, нагретую горячими камнями - в тот самый кокон, который Канэ соорудил для него из мешанины одеял, подушек и шёлковых одеяний.
В комнате было невероятно светло - казалось, что все стены вдруг обратились в окна, гигантские окна до потолка, распахнутые настежь. И в эти окна со всех сторон вливалось солнце...
Миреле ещё успел подумать, что наверняка увидит Энсаро, проваливаясь в сон.
Но предчувствие обмануло его - или, может быть, он не запомнил ничего из увиденного.
Ни Энсаро, ни Хаалиа так и не приснились ему ни разу за всё время болезни.
И лишь в самом конце зимы, за несколько дней до начала празднований Нового Года, Миреле увидел сон, который столь сильно походил на реальность, что, может быть, был и не совсем сном.
Дощатые мостки под его ногами, покрытые инеем и серебристой наледью, опасно закачались и заскрипели. Однако опасности упасть и утонуть не было: всё то, что прежде было водной гладью, окружавшей павильон Хаалиа, также замёрзло и было покрыто снегом. Только у самого дома, возле поддерживавших веранду свай, образовалось свободное ото льда пространство: вода там была чистейшего синего цвета, такого яркого, что становилось больно глазам. С толстой корки льда, окружавшей оттаявший пятачок, постоянно лилась вода, тоненькими прозрачными струйками, так что казалось - это слёзы. Их тихое журчание было единственным звуком, который нарушал тишину, царившую вокруг.
Миреле вошёл в дом, в котором ему не удалось побывать в прошлый раз. Он надеялся - увидит хоть что-то, что напомнит о нём. Одежду, обстановку, кукол, книги, музыкальные инструменты, украшения, безделушки, цветы, дневники, стихи... Узнает о том, как он жил, чем занимался в свободное время, чем окружал себя, в какие игры предпочитал играть, что доставляло ему радость, а что - грусть.
Но вокруг царила такая совершенная пустота, что это вызывало дрожь. Ни мебели, ни ковров, ни даже занавесок - одни только голые стены и окна, за которыми расстилался сверкающий ледяной пейзаж, хрустально-чистый и белоснежный.
Лишь в одной из комнат на полу лежала какая-то вещица, прикрытая шёлковым зелёным покрывалом, увидев которую, Миреле замер. Подумалось: это то, что было для него важнее всего, раз уж осталось здесь и после того, как вынесли все остальные вещи. То, что помогало коротать бесконечные дни в этом месте, где солнце никогда не заходит.