Он наклонился над ней, дрожа, и долго не мог решиться протянуть руку.
Наконец, глубоко вздохнул и откинул шёлковый платок, на миг прильнувший к его руке, как будто бы это было живое существо, искавшее ласки. Под ним оказалось обычное зеркало.
Почему-то увидеть его было больно.
Миреле не стал в него глядеться, хотя на миг испытал такое искушение. Вместо этого он выбрался из павильона и, встав на колени, склонился над проталиной. Сверкающе синяя вода не стояла на месте, а беспрерывно текла, и вместе с ней, казалось, утекало куда-то отражение Миреле. Он опустил руку в воду, чтобы избавиться от этого ощущения.
Пальцы пронзила боль - вода была обжигающе ледяной.
Тем не менее, рыбы, жившие в ней, судя по всему, чувствовали себя хорошо. Они начали стекаться к руке Миреле со всех сторон - золотисто-оранжевые и серебристые, как лунный свет. Они тыкались слепыми мордочками в его ладонь, но на этот раз не в поисках корма - он это знал - а в поисках хозяина.
- Он больше здесь не живёт, - сказал он им.
Рыбы покружили вокруг его руки ещё немного, а потом начали медленно уплывать обратно, похожие на брошенные в воду и подхваченные течением фигурки из тончайшего, расписанного красками стекла.
- Он ушёл и унёс с собой все свои вещи, - продолжил Миреле разговор уже сам с собой. - А также, кажется, половину моей души. Где бы вы ни были, знайте, что без вас здесь никогда уже не будет ни такой радости, ни таких слёз, как прежде. И даже несмотря на то, что я теперь окружён друзьями, моё сердце ещё никогда не знало такой тоски и такого одиночества.
Он наклонился над водой ещё сильнее, а потом, задержав дыхание, полностью погрузил в неё лицо и больше не поднял головы. Он ожидал, что начнет задыхаться, но почему-то этого не произошло - он глотал ледяную воду, и на вкус она была терпко-сладкой, как напиток, который Хаалиа варил по своему рецепту... и аромат у неё был, как у дерева абагаман, пораненная ветвь которого истекает соком, как кровью.
Когда Миреле проснулся, этот аромат всё ещё наполнял комнату.
Он поднялся с постели и, подойдя к столу, увидел, что веточка, поставленная в вазу, в которой он аккуратно менял воду каждый день, за одну ночь пустила корни. Ещё вчера она была такой же, как всегда - Миреле уже начинал сомневаться, что из его затеи что-то выйдет - а теперь в воде распушились длинные белые нити, похожие на клубок размотавшейся белоснежной пряжи.
Солнце за окном светило очень ярко и как-то по-особенному.
Миреле распахнул окно настежь и понял, в чём дело: запоздавшая весна наконец-то вступила в свои права. Всё вокруг текло, сверкало, капало, пело и свиристело. Тёплый ветер, прилетевший откуда-то с юга, где давно уже цвели луга, мягко овевал лицо.
Миреле постоял немного у окна, глядя в сад, затопленный весенним половодьем, а потом подошёл к Канэ, который устроил себе лежанку в одном из углов комнаты, попросту навалив в нём ворох подушек и кое-как устроившись между ними. Вместо одеяла он использовал халат Миреле и категорически отказывался от нормального покрывала.
Спал он обычно беспробудно, но в этот раз почему-то услышал тихие шаги и широко распахнул глаза.
Спросонья они казались совсем светлыми, как слабый настой лавандовой воды, который опрыскивали постель, чтобы снились хорошие сны. Миреле подумалось: кто выбирал ему этот образ? Ведь он был таким и много лет назад, ещё будучи совсем ребёнком. Или он сам? С раннего детства знал, кем хочет стать? Это также отличало их друг от друга...
Он не сомневался, что Канэ расскажет ему всё, если он попросит, но пока что не торопился с этим.
Наклонившись, он осторожно отвёл со лба светлую прядь.
Жест немудрёной ласки заставил Канэ вздрогнуть, однако он не пошевелился и даже не моргнул, только лицо его как-то страдальчески искривилось, а глаза распахнулись ещё сильнее - как будто он видел то, что давно мечтал увидеть, и не мог поверить в это.
Рука его сама собой потянулась к Миреле, однако замерла в воздухе - словно Канэ боялся дотронуться до прекрасного видения, зная, что даже от лёгкого прикосновения оно развеется в дым.
В следующее мгновение мальчишка подскочил на своих подушках с возмущённым воплем.
- Учитель! Вы распахнули окно! Вы спятили! Вы совсем рехнулись! Вам нельзя! Вы ещё болеете! Вы снова простудитесь, что я тогда делать буду?!
- Весна же, - заметил Миреле успокаивающе, усаживаясь на пол. - Разве не чувствуешь, как тепло?
Но Канэ продолжал ругаться и успокоился только тогда, когда подскочил к окну и после нехитрых манипуляций, от которых вся рама затряслась и задребезжала, как при землетрясении - Миреле подумал, что всё-таки его комната слишком мала, чтобы вместить в себя такой бешеный поток энергии - захлопнул окно обратно, попутно изодрав в нескольких местах и без того прохудившуюся занавеску и поломав ветку небольшого мандаринового деревца, росшего в горшке.