- Да так, появилась у меня одна идея...
- Вечно ты что-то выдумываешь. - Миреле улыбнулся.
- Вспоминаешь «кансийский фейерверк»?
- Именно.
- Я до сих пор помню твои глаза, когда ты его увидел. А я смотрел на тебя и думал: «Великая Богиня, неужели и впрямь существует кто-то, кто способен воспринимать всё это всерьёз?» - Ихиссе остановился, увидев взгляд Миреле. - Прости, пожалуйста. Не следовало заводить об этом разговор.
- Нет, ничего. - Миреле вновь опустил голову ему на плечо. - Мне просто так странно понимать, что тот человек и я - одно лицо. Воспоминания-то остались в моей голове... но чёткое ощущение, что они не мои.
- Я завидую тебе. Я тоже хотел бы верить, что тогда это был не я. Но как-то не получается.
Миреле ничего не сказал, только нашёл и стиснул его руки.
Качали снова начали раскачиваться, и небо над головой - поплыло. Синее, бездонное, раскрашенное лёгкой белоснежной краской облаков...
Две недели в квартале царила золотая осень - тёплая, солнечная, тихая. Даже ветра было мало, и листья почти что не осыпались с деревьев - изредка шелестели в недосягаемой вышине, как будто бы замерли в полусне, или предавались прекрасным грёзам.
Приближались празднования Осеннего Равноденствия, и это не слишком-то радовало Миреле - в такие дни квартал наполнялся особенной суетой; к тому же, у него с ними были всё ещё связаны не самые приятные воспоминания. Он собирался пересидеть праздники дома, не отлучаясь из павильона без излишней надобности, но случилось по-другому.
Накануне вечером Ихиссе предупредил его, что всё готово для обещанной поездки.
На следующий день ранним утром, ещё до рассвета, они покинули квартал, и наглухо закрытый экипаж повёз их куда-то. Ехали достаточно долго, чтобы понять - столица осталась позади, однако Миреле молчал и ничего не спрашивал.
- Ты помнишь Мерею, художницу? - спросил Ихиссе, выбираясь из экипажа. - Это один из её загородных домов, иногда она приезжает сюда рисовать. Мы с ней уже не любовники, конечно, однако сохраняем дружеские отношения... Так вот, я рассказал ей о тебе. Оказалось, что она тебя помнит, причём очень даже хорошо. Ты ей понравился тогда.
Миреле стоял посреди совершенно запущенного, занесённого листвой огромного сада, и вокруг стояла оглушающая тишина. Он вдруг понял, как ему мешали все посторонние шумы, давно уже слившиеся в смутно различимый тихий гул, лишь тогда, когда они внезапно все пропали, и вокруг остались только звуки природы, которые, в отличие от всего остального, никогда не приносили ушам мучений.
- Что там понравиться-то могло? - усмехнулся он, вспоминая самого себя. - Я был маленьким, глупым и озлобленным. И мечтал, между прочим, убить тебя.
Ихиссе тоже усмехнулся, однако промолчал и отвёл взгляд.
- Ну, она же художница, - сказал он чуть позже. - И, к тому же, рисовала твой портрет. Художникам положено видеть истинную суть того, что они рисуют.
- А актёрам?
- И актёрам тоже. Вероятно, именно поэтому мы и были близки... Хотя я всю жизнь думал, что она меня только жалеет и считает совершенной никчёмностью.
Взяв Миреле под локоть, Ихиссе повёл его в дом.
Внутри оказалось светло и просторно, без лишней мебели и украшений. Те же, которые были - занавески, салфетки, покрывала, выглядели очень необычными и были столь далеки от современных вкусов и веяний моды - как легкомысленной роскоши, принятой в среде актёров, так и строгой утончённости аристократов - что Миреле показалось, будто он попал в другой мир.
- Она здесь сама всё делала, - заметил Ихиссе. - Расписывала по ткани, вышивала... Она - необыкновенная женщина.
- Ты любил её? - прямо спросил Миреле.
- Миреле... - Он смешался и не ответил.
Тот не стал допытываться и прошёл по комнатам, остановившись в одной из них возле постели. Сняв с неё лёгкое верхнее покрывало, светло-сиреневое, как летние сумерки, и украшенное орнаментом из цветущих трав, он прижал шёлковую ткань к лицу, и ему показалось, будто он всё ещё чувствует тепло, исходившее от чужих рук.
- Ты можешь приезжать сюда, когда захочешь, - сказал Ихиссе, остановившись на пороге. - Мерея разрешила. Я не такой, как ты, но отчего-то мне сдаётся, что то, что тебе нужно - это одиночество. В квартале всегда суета, и ясно, что теперь тебе ещё долгое время будет неприятно обнажать душу у кого-то на глазах... А искусство - это всегда обнажение души. Что же до того, чтобы прятаться в каком-то дальнем уголке квартала, то я посчитал, что это для тебя... ну... уже несолидно как-то. Поэтому привёз тебя сюда. Здесь ты будешь совершенно один. Сможешь делать всё, что хочешь. И никто тебе не помешает.
Миреле положил покрывало на место.
- Я даже не знаю, Ихиссе, - сказал он растерянно. - Мне бы хотелось сказать, что я очень благодарен, но... мне кажется, что это даже слишком много для меня. Чересчур дорогой подарок. Я не понимаю, как мне его принять.