- Не захочешь забирать куклу себе, мы сделаем её талисманом квартала, - чуть насмешливо заявил он. - Это ведь не только моё решение было, подарить её тебе.
- Нет. Пожалуйста. Не надо. Не надо этого делать, - продолжал мотать головой Миреле. - Не надо водворять меня на его место. Я очень прошу.
- Кто же ещё более достоин занимать его место, если не ты, который сказал о том, что все мы чувствуем? - спросил Ихиссе с искренним удивлением.
Миреле смахнул с глаз слёзы.
- Я сказал? Что я сказал? Я ничего не говорил. Никогда.
- Ну как же. - Улыбка Ихиссе стала ещё более насмешливой и даже подначивающей, однако во взгляде смеха не было. - А то, что любовь и талант неразделимы? Что любовь нужна нам для того, чтобы превратить её в песню души? Наша противоестественная любовь друг к другу, за которую нас презирают и ненавидят. Наша продажная любовь, за которую мы сами в глубине души не можем себя простить. Разве не ты сказал, что любовь не может быть ни продажной, ни противоестественной? Что главное желание любого человеческого существа - это ощутить любовь и выразить её, а уж за то, как он это делает, никто не имеет права его судить? Подумать только, я столько лет не мог простить себе моих бесчисленных интрижек со всеми подряд, а ты сказал, что это не потому, что я развратная похотливая тварь, как говорили все остальные, а потому, что я испытывал слишком много любви, и эта любовь нужна была мне, чтобы делать то, что я считаю главным в жизни. И это ведь действительно так. Я действительно любил каждого из них, хоть никто и не верил мне. Даже... даже тебя, Миреле. Хотя вместо «даже» мне следовало бы употребить иное слово.
Улыбка его сначала погрустнела, а потом и вовсе сползла с губ.
Миреле смотрел на него, пытаясь произнести хотя бы что-то, но у него ничего не получалось.
- Я... я действительно думаю так, но послушай меня, Ихиссе, это, верно, какая-то ошибка, - наконец, сказал он растерянно и почти что умоляюще. - Мне приписали чьи-то чужие слова. Потому что я никогда этого не говорил. Разве что...
Он замолчал, вспомнив свой ночной разговор с Канэ. Но даже тогда он не сказал всего того, о чём сейчас говорил Ихиссе, и, к тому же, был совершенно уверен, что никто не мог подслушать их.
- Ты это в каждой своей пьесе говоришь, - заметил Ихиссе, пожав плечами. - А твой Канэ потом повторяет с такой исступлённой страстью, что слышно даже в самом отдалённом уголке квартала.
Тут уж Миреле вконец растерялся.
- Я вообще не помню, о чём там пишу, - признался он. - Я... не думаю об этом. Стараюсь отделаться поскорее. Я что, и правда такое написал?..
Ихиссе рассмеялся над испуганно-недоумевающим выражением его лица.
- Ну что, сдаёшься? Закончились аргументы?
Миреле тоже улыбнулся, потом дёрнулся и, заставив себя подойти к постели, опустился рядом. Ихиссе осторожно пересадил куклу ему на колени, улыбаясь, как ребёнок, который невероятно доволен удавшейся шалостью. Миреле только вздохнул и обречённо посмотрел на длинные крылья, чуть затрепетавшие от его движения. Ясно было, что теперь уже от подарка не отделаешься.
Ну и куда его девать - посадить на почётное место в доме, этот памятник самому себе?
Ихиссе, продолжая смеяться, положил обе руки ему на плечи, наклонился, прижавшись лбом к его лбу, глубоко вздохнул и закрыл глаза.
Только несколько мгновений спустя Миреле осознал, что его целуют.
Он не шевельнулся, однако крылья куклы, сидевшей на коленях, вновь затрепетали - она реагировала чутко, и то, что хозяин вздрогнул, передалось и ей.
Взгляд Миреле был устремлён к фарфоровой вазе на дальнем столике - в ней стоял один-единственный цветок с большими белоснежными лепестками... он казался настолько хрупким. Где-то вдалеке - наверное, в саду, хотя, возможно, и в столице, оставшейся на расстоянии нескольких часов пути - что-то упало в озеро с тихим всплеском. Капля дождя... или, может быть, кто-то плакал, склонившись над водой.
Подождав немного, Миреле ответил на поцелуй, однако глаз так и не закрыл. Приподняв руку, он дотронулся до одного из ярко-синих локонов, рассыпавшихся по спине Ихиссе и, сам не зная, зачем, пропустил его между пальцами.
Наконец, Ихиссе отстранился, однако продолжил сидеть в такой же позе - положив руки на плечи Миреле, прикасаясь лбом к его лбу.
- Знаешь, мы все, наверное, мечтали, чтобы когда-нибудь это случилось, - сказал он. - Чтобы кто-нибудь, принадлежащий к другому, высшему миру, пришёл к нам, прожил с нами нашу жизнь, не боясь запачкаться, а потом сказал, что мы... что мы не хуже остальных. Что несмотря на всё, что мы делаем, мы достойны любви, и кто-то будет любить нас именно такими. А, может быть, даже решит, что и наша жизнь, которую презирают благопристойные и высокоморальные люди, не лишена той красоты, которую мы пытаемся в неё вложить. Настолько... настолько, что даже захочет остаться с нами.