- Великая Богиня, Ихиссе, прости меня за грубость, но что ты несёшь? - пробормотал Миреле, чувствуя нарастающий ужас от этих слов. - Какой другой мир, о чём ты? Я такой же, как вы. А ты говоришь так, как будто я - особа императорской крови, сбежавшая из дворца, чтобы прожить жизнь бок о бок с актёрами.
- А разве нет? - спросил Ихиссе, засмеявшись.
Миреле скинул его руки со своих плеч, пересадил куклу на постель и поднялся на ноги.
- Я вообще ничего не помню о своём прошлом. Перед тем, как прийти сюда, я выпил средство забвения, - сказал он, и это прозвучало неожиданно резко, даже для него самого.
Ихиссе прекратил смеяться.
- Тем больше оснований предполагать, что ты и есть особа императорской крови, сбежавшая из дворца, - сказал он убийственно серьёзным голосом.
Поглядев в его широко распахнутые глаза, Миреле понял, что он действительно верит в это.
Более того - сам почти поверил.
Его охватила неприятная дрожь.
Подойдя к окну, он раздёрнул лёгкие занавески и толкнул раму. Потом вытащил из рукава свиток, который всё ещё продолжал с собой носить и, стиснув зубы, порвал его на множество мелких кусочков.
- Что это ты такое рвёшь, Миреле? - удивился Ихиссе. - Послание, в котором твоя мать - Светлейшая Госпожа, как мы уже выяснили - напутствует тебя прожить жизнь презренного актёра?
- Может быть, и так, - кивнул Миреле, выбрасывая клочки записки в окно. - Даже если там было написано, что я - особа императорской крови, да хоть что весь Астанис принадлежит мне по праву, я ничего не желаю об этом знать.
Природа поддерживала его намерение: ветер подхватил обрывки бумаги, они понеслись куда-то вдаль, как хлопья снега или осыпавшиеся лепестки вишни, и вскоре скрылись из вида.
Захлопнув раму, Миреле опёрся об неё рукой и сгорбился, опустив голову.
- Пойду погуляю, - сказал он чуть позже, проведя по лбу ладонью.
- Мне тебя... ждать? - Ихиссе продолжал смотреть на него с постели, и в вопросе его прозвучало больше, чем могло бы.
Миреле помедлил с ответом.
Поглядел на складки дорогого светло-лазурного шёлка, на котором переплетались причудливые узоры аквамаринового, изумрудного и фиолетового цвета - Ихиссе всегда одевался изысканно, но в этот раз превзошёл сам себя. На куклу, сидевшую рядом с ним - Ихиссе то и дело протягивал к ней руку и дотрагивался до волос, до лица, до крыльев; кажется, это происходило совершенно неосознанно.
- Да, - наконец, сказал Миреле.
Выйдя из дома, он прошёлся по занесённой листьями дороге, впервые в жизни чувствуя, что остался наедине с тем, что его окружает - ни в квартале, ни в доме Кайто такого не было.
Ничто не стояло между ним и осенью.
Сад был совершенно запущен - если бы не, собственно, сам дом и не несколько аллей, которые, окружая его затейливым узором, разбегались в разные стороны, Миреле мог бы подумать, что он находится в лесу. Сквозь потрескавшиеся камни дорожек повсюду пробивались стебли сухих травинок, но сейчас их было почти не видно под слоем палой листвы. Клён с багряно-алыми листьями соседствовал с сосной, никогда не меняющей свой цвет, и с ярко-золотым падубом; видеть их было непривычно - в императорском саду никогда не сажали вместе деревья разных видов.
Кое-где цвели цветы, но заметить их среди колючего кустарника и осеннего разнотравья было не так-то просто.
Миреле постоял на каменном мостике без перил, переброшенном через когда-то, видимо, полноводный, а теперь сильно обмелевший ручей. По засыпанному листьями руслу текла куда-то совершенно прозрачная вода - не быстро, но и не медленно; неостановимо.
Когда Миреле вернулся в дом, ему не пришлось ничего говорить - его поняли и так.
«Надо же, а ведь когда-то казалось, что это только с Кайто у меня так, что он понимает меня без слов, понимает что-то... важное», - отстранённо думал он, пока Ихиссе развязывал узел ленты в его волосах.
Почему-то он решил начать с причёски - как будто бы завязка чем-то мешала.
Распустив волосы Миреле, Ихиссе провёл по освобождённым прядям рукой - так осторожно, как будто к цветку прикасался.
- Почему у меня такое ощущение, что ты хотел бы хранить верность тому, кто об этом не просил, и кому, скорее всего, вообще всё равно? - пробормотал он после второго поцелуя.
Миреле сидел, забравшись на постель с ногами и положив обе руки ему на плечи; смотрел в лицо, не закрывая глаз и не отводя взгляда.
- Потому что так и есть, наверное, - ответил он, помедлив. - Я бы хотел хранить верность... но не тому человеку, а самому себе.