На границе полусна и яви Миреле думал о том, что совсем скоро снова увидится с Ихиссе, и хотя никаких сомнений в этой встрече у него не возникало, она представлялась ему такой же невероятной, как если бы ему предстояло своими глазами лицезреть Великую Богиню. Тоска, разрывавшая ему сердце, наконец, отступила, как будто подчиняясь успокаивающему действию воды, и на её место пришло ощущение незамутнённого, беспредельного, выходящего за грань человеческого восторга.
Миреле не смог бы долго выносить этого чувства - ещё несколько мгновений, и оно вырвалось бы из него вместе с душой, оставив бездыханную оболочку тонуть в наполненном водой бассейне. Но этого не произошло - двери распахнулись, и в купальне появился человек.
В первое мгновение показалось, что это Ихиссе, и Миреле вскочил на ноги, но когда ослепившее его солнце вновь скрылось за дверями, он увидел, что это Лай-ле.
Передвигался тот как-то странно - еле полз, как больной или раненый человек.
- О, Великая Богиня, - проговорил он, разглядев Миреле. - Ты-то что здесь делаешь... В такую рань...
В голосе его не было раздражения - только какое-то невероятное измождение; даже не усталость, а абсолютная опустошённость. Счастливому человеку всегда хочется делать счастливыми других, и Миреле почувствовал желание помочь ему, тем более что он всегда чувствовал к Лай-ле, с его меланхолией, некоторую внутреннюю близость.
Он выскочил из бассейна и замер, вдруг сообразив, что обнажён.
Видимо, это открытие и связанные с ним чувства отразились на его лице, потому что из горла Лай-ле вырвался какой-то хрипловатый, удивлённый смешок.
- Хатори-Онто, да кто здесь стесняется друг друга, - пробормотал он, глядя на Миреле из-под тяжёлых, опухших век, выдававших бессонную ночь.
Но Миреле не был уверен, что именно стесняется. Что-то другое было в охватившем его чувстве - может быть, нежелание, чтобы кто-нибудь другой видел его таким, кроме Ихиссе. Прежде он никогда такого не испытывал и не знал, есть ли в этом что-то правильное, однако поспешил взять один из лёгких льняных халатов, всегда висевших в купальне на тот случай, если кто-нибудь не захочет одевать на влажное тело обычную одежду.
Взгляд его скользнул по халату с павлинами, аккуратно сложенному на одном из бортиков бассейна - во время купания Миреле время от времени подплывал к нему, чтобы прижаться к ткани лицом - и он зарделся, однако Лай-ле, судя по всему, не обратил на одежду Ихиссе никакого внимания.
С глухим стоном он опустился - почти повалился - на пол и, вытащив из широкого рукава какой-то свёрток, бросил его рядом.
Миреле стоял рядом и подбирал выражения, в каких следует осведомиться о его самочувствии и попытаться предложить помощь.
Лай-ле, больше не обращая на него внимания, развернул свой свёрток и, вытащив из него длинную трубку, принялся набивать её каким-то веществом из стеклянной банки. Дыхание его при этом становилось всё более тяжёлым, движения были торопливыми и неаккуратными, по лицу текли капли пота, зубы стучали, как от сильного холода. Миреле на мгновение испугался - ему показалось, что сосед по-настоящему задыхается.
Но это мгновение прошло. Лай-ле зажёг трубку при помощи «волшебного огня» и дрожащими пальцами сунул её в рот. Сделав несколько затяжек, он замер, перестав дышать. А потом издал такой же мучительно-сладострастный стон, как Ихиссе ночью, получивший то, чего он так отчаянно жаждал.
Он повалился на пол с выражением бессмысленного блаженства на лице, прижимая трубку к груди, как самое драгоценное в мире сокровище.
Купальню наполнил голубоватый дым.
- Светлосияющая Аларес, - пробормотал Лай-ле, прикрыв глаза. - Наконец-то.
Миреле смотрел на него, застыв.
Всё вдруг получило исчёрпывающее объяснение - и меланхолия, и томный вид, и бессонные круги под глазами.
Наркотик - а вовсе не любовь, и не печаль, и не попытка самоубийства, которую Миреле подозревал в соседе.
Взгляд тёмно-золотистых глаз, сейчас помутневших и казавшихся коричневыми, как вода в дождевой луже, заскользил по купальне и остановился на Миреле. В первое мгновение Лай-ле выглядел так, как будто только что его заметил. Потом он дёрнулся, скривил губы и снова замер.
- Хочешь? - спросил он обречённо, дотронувшись пальцами второй руки до своей драгоценной трубки.
Миреле покачал головой, и на лице Лай-ле отразилось явное облегчение. Он устроился на полу удобнее, подперев голову рукой, и снова затянулся.
«Ну и глуп же я», - впервые подумал Миреле, выйдя из купальни.