Он зло усмехнулся, чувствуя внутреннюю победу.
Ветер сорвал с веток несколько остававшихся на них листьев, и они с шуршанием полетели под ноги Ксае.
- Я за вещами, - сказал Миреле, стараясь говорить холодно и спокойно.
Однако голос его, подхваченный ветром, прозвучал по-мальчишески звонко - Миреле услышал его как будто со стороны и вздрогнул, словно до него донеслись обрывки прежде любимого, но почти позабытого напева.
Ксае пожал плечами, и Миреле прошёл мимо него, чувствуя, как по спине стекают струйки холодного пота, однако внешне оставаясь абсолютно равнодушным.
В доме, к счастью, никого не оказалось.
Миреле принялся собирать вещи с большей поспешностью, чем ему бы хотелось. Впрочем, вещей было немного - сказать по правде, он пришёл сюда ради единственной из них: свитков с выписанными из книги сценами. Это была работа, которую он проделал, и она не должна была пропасть - он не собирался позволить Ксае и Ихиссе отобрать у него ещё хоть каплю того, чем он обладал.
Он боялся того, что его записи просто выбросят, но они оказались сложены - без особой аккуратности, так что выражение «свалены в кучу» подходило, наверное, больше - вместе с одеждой на кровати Миреле. Тот сложил их в книгу из библиотеки, завернул все собранные вещи в покрывало и вышел, прижимая свёрток к груди.
Ксае всё ещё работал в саду, даже не потрудившись переодеться - вид человека в цветастом шёлковом халате и с мотыгой в руках казался смешным и странным.
«Тебе ведь плевать на цветы, которые здесь растут, - мысленно сказал ему Миреле. - Это Ихиссе они нравятся, но сам он слишком ленив и слишком любит свои белые руки, чтобы пачкать их в земле. Ты делаешь за него всю грязную работу и выполняешь все его капризы, а ещё вынужден каждый вечер сторожить, как бы он не пошёл налево. Ты по-настоящему жалок».
Ксае как будто услышал и поднял голову.
- Надеюсь, ты выучил свой урок, - сказал он холодно.
Миреле передёрнуло.
«Твоя очередь будет следующей», - подумал он, стиснув зубы, и усилием воли заставил себя не ускорять шаг.
Возле «лазарета» - павильона, в который переносили заболевших или раненых, он ненадолго остановился, чувствуя что-то, слабо напоминающее сожаление. Это место нравилось ему, хотя и внушало оторопь одновременно - внутри была очень простая и строгая обстановка, ни следа от ярких, кричащих цветов, которыми был полон весь квартал, ни единого украшения, исключая статуэтку Великой Богини на небольшом алтаре. Это место должно было быть под стать женщине, которая его посещала.
Во время своей болезни Миреле впервые увидел жрицу.
Он знал, что императорским манрёсю была положена врачевательница; два раза в месяц, помимо срочных случаев, служительница Богини приходила в квартал, чтобы осмотреть актёров, но Миреле всячески избегал этих встреч, потому что боялся и стеснялся. Остальные относились к ним, как к очередному развлечению. Судя по разговорам, которые велись, всегда находился кто-то, кто пытался смутить жрицу непристойными шуточками или двусмысленными намёками. Каждый раз - безуспешно, но это актёров не останавливало.
- Говорят, для жриц обязанность посещать и лечить актёров считается одной из самых неприятных, и каждая старается её избежать, - слышал Миреле от кого-то. - Меж тем как я не понимаю. Разве это не прекрасная, к тому же совершенно официальная возможность полюбоваться на такое количество обнажённых тел, не нарушая обета воздержания? Где ещё жрице доведётся увидеть голого мужчину?
И говоривший пошленько хихикал.
Увидев жрицу, Миреле понял, насколько все эти разговоры далеки от истины. Лечившая его женщина была воплощением ледяной, далёкой чистоты - строгая, суровая, одетая в однотонное платье. На её лице никогда не появлялась улыбка, разве что при взгляде на статуэтку Великой Богини - тогда уголки её губ чуть приподнимались, как будто она вспоминала, кто она есть на самом деле, и насколько выше она того человека, к которому вынуждена прикасаться.
Контраст этих холодных прикосновений с другими прикосновениями, которые довелось испытать Миреле, был разителен. Но жрица нравилась ему - именно потому, что представляла собой полную противоположность тому месту, в котором он оказался, и тем людям, которые в нём жили.
Однажды - он лежал тогда в лихорадке, но температура немного спала, и сознание к нему вернулось - он не вытерпел и, перехватив руку, клавшую компресс ему на лоб, с силой сжал тонкие пальцы, пытаясь притянуть девушку к себе.
Та посмотрела на него холодно и без особого удивления.
- Даже не пытайся, - предупредила она довольно равнодушным тоном. - Я не буду жаловаться, но у тебя всё равно ничего не выйдет. Запомни это раз и навсегда.