Но сколько он ни пытался поразить воображение Алайи, тот больше не обращал на него ни малейшего внимания. Не ругал, не язвил, не насмехался - и даже иногда хвалил, правда, безо всякого выражения в голосе.
- Неплохо, - говорил он таким же тоном, каким сказал бы: «Закрой двери».
И поворачивался к другому актёру.
«Не может простить мне моей победы, - думал Миреле. - Ладно, неважно. Это не станет для меня преградой. Это очередное испытание, которое я должен преодолеть. Чтобы выжить, чтобы победить...»
Впрочем, побеждать теперь было некого.
Когда стало ясно, что всё, чего можно дождаться от репетиций - это скупые, равнодушные похвалы и никакого побуждения для дальнейшего развития, Миреле понял, что должен что-то делать сам, иначе так и останется в статистах до конца жизни.
Он решил возвратиться к своей прежней задумке - одиночным репетициям, и для этой цели вновь вытащил текст, выписанный из книги и благополучно заброшенный несколько месяцев назад.
Ясным морозным утром в самом разгаре зимы Миреле, сделав себе уступку, оделся потеплее и, выбравшись из дома, отправился вместо танцевальной репетиции в дальний уголок сада. Он знал, что его всё равно не будут ругать за пропуск - Алайя теперь предпочитал делать вид, что его не существует.
Свернув с расчищенной от снега аллеи и углубившись в сад, он принялся пробираться прямо по насту, то и дело проваливаясь в сугробы.
Наконец, Миреле нашёл то место, в котором устроил летом свою первую и пока что единственную репетицию - небольшую поляну позади платанов, широкие стволы которых надёжно скрывали от любого, кому могло прийти в голову забрести в эту дальнюю, заброшенную часть квартала.
На мгновение ему вдруг почудился шелест цветной ткани за деревьями, и он отпрянул, весь дрожа от инстинктивного ужаса - возможное столкновение с Хаалиа страшило его так, как не испугала бы встреча с призраком или демоном Подземного Мира.
«Он - всего-навсего любовник Светлейшей Госпожи, добившийся влияния благодаря использованию тех же приёмов, которыми не брезгуют актёры», - старался убедить себя Миреле, но по-прежнему вздрагивал и едва сдерживал желание убежать сломя голову, когда ему чудилась где-то вдалеке знакомая фигура в дорогих одеждах.
Вот как сейчас.
Впрочем, бежать всё равно было некуда, и, оглядевшись, Миреле понял, что ошибся.
Он был совершенно один в окружении спящих, заснеженных платанов. Где-то среди их ветвей чирикала птица - след от её лапок петлял по белоснежному настилу и терялся среди сугробов. Никаких других звуков не раздавалось - разве что снеговая шапка, сползая с толстой ветви, падала вниз с глухим стуком, и всё вокруг снова погружалось в зимнее безмолвие.
Чуть успокоившись, Миреле достал из-за пазухи свои листы, закатанные в трубку, и расправил свиток.
Он пробежал взглядом по странице, с трудом узнавая почерк и слова, которые он выписывал собственной рукой. Его охватила какая-то странная оторопь, но, переждав её, он продолжил читать, а потом преодолел себя и произнёс несколько фраз вслух.
Его вдруг охватила такая же ярость, как в зале для репетиций, когда другой актёр обнимал его за пояс и шептал ему на ухо нежности, предназначенные для вымышленного героя.
Но на этот раз Миреле с отчётливой ясностью понимал: он ненавидит не кого-нибудь, а эту роль, эту глупую наивную героиню с её возвышенными идеалами, с представлениями о добре и справедливости, однобоким взглядом на мир и пафосным бредом, который вылетал из хорошенького ротика.
И подумать только, когда-то это всё могло нравиться ему - когда-то он считал, что и сам хочет стать таким же.
- Я бы хотел сыграть того, кто убьёт тебя, убогая! - закричал он с бессильным и яростным отчаянием.
И попытался это сделать: изобразил персонажа, который душит призрака; борется с собственной тенью, корчась в муках слепой ярости, в пламени безнадёжной ненависти, направленной на собственную душу.
«Что ж, прекрасно, - думал Миреле позже, свалившись в снег, обессиленный и опустошённый. - Это хорошая идея. Мне нужна не эта роль, а та, которая будет её полной противоположностью. Жаль, что в книге у моей героини не было противницы, тёмного и злого двойника. Я бы с гораздо большим удовольствием сыграл теперь её. А, впрочем, может быть, ещё и сыграю».
Он побрёл домой, сгибаясь под тяжестью тяжёлой, подбитой мехом накидки - она вся взмокла и запутывалась у него между ногами, но у него не было сил даже для того, чтобы распахнуть её и сбросить.
Тем не менее, когда он добрался до своей комнаты, силы неожиданно вернулись. Миреле схватил письменные принадлежности и принялся торопливо записывать на чистый лист бумаги все те фразы, которые выкрикивал в пику своей прежней героине. Да, вот она была - его настоящая роль.