Своей машины у него не было из принципиальных соображений. В две тысячи шестом на съёмках фильма 'Стервецы' в Даугавпилсе он сел за руль и попал в аварию. Погибла переводчица Лазарева из Ялты; после больницы, операции и пластины в голове он даже не мог вспомнить её имени - только лицо с бессовестными глазами. Она приходила к нему в минуты его отчаяния и спрашивала: 'Что же ты со мной так, Паша?!' И каждый раз он испытывал такое огромной чувство вины, что хоть в петлю лезь. Никому не говорил об этом, даже Бельчонку, потому что она не поняла бы, а приревновала; только часто разговаривал с Лазаревой и называл её Светкой или Котей. Получалось, она одна его понимала. И то, что он на некоторое время забыл её, естественная вина Бельчонка. С тех пор он предпочитал общественный транспорт и услуги Базлова, который мастерски водил свою железную 'бешку'.
Бельчонок жила в Черёмушках, где он двенадцать лет назад купил ей четырехкомнатную квартиру. Сам же он предпочитал свою берлогу - 'двушку' на Балаклавском, где отлёживался после съёмок и душевных пертурбаций; семья для душевных страданий не годилась, потому что за последние два года Бельчонок сильно изменилась: утратила ту душевную чуткость, которая когда-то грела Анина, стала грубее, требовательной, а главное, перестала извиняться за скандалы. Замирения носили характер явного закрепощения или отнесённого возмездия; и Анин хлебнул семейного счастья по полной. Все её претензии были связаны с профессиональной неудовлетворенностью, и Анин мало в чём мог помочь, разве что ролями, но и здесь, естественно, было не всё так просто, потому что Анин просить не умел и не любил, киношники воспринимали просьбы как слабость и всенепременно пытались воспользоваться ситуацией в своих целях.
Анин прошёл на улицу Косыгина, поймал частника.
- Два 'косаря'! - нагло прокричал водитель, хитро поглядывая из-под кепки.
Мокрый снег летел косо, и водитель даже не опустил стекло, что само по себе уже было невежливо.
- Запросто! - так же громко ответил Анин и ввалился на сидение рядом.
Нехорошее предчувствие, посетившее его, но он отнёс его на счёт мелких неприятностей и постарался о нём не думать.
До поворота на Мичуринский проспект они ехали молча. Потом водитель, кряхтя, завозился на своём месте и стал поглядывать.
- А я вас узнал, - сказал он.
Анин покосился. Затылок у водителя оказался складчатым, а лицо - самоуверенным и глуповатым, на нем явно читалось сожаление, что мало слупил со знаменитости.
- Ну и как? - не менее глупее спросил Анин.
- Да никак, - весело ответил водитель.
Правую бровь у него рассекал грубый шрам забияки. Веко было рваным.
- В смысле?! - живо удивился Анин.
- В кино вы значительнее, - поведал водитель без всякого пиетета.
- А в жизни?! - не удержался Анин.
Водитель цыкнул сквозь зубы:
- А в жизни так себе, маленький.
- Ты это.... - Анин вдруг ощутил, как от предчувствия драки нервно покалывают кончики пальцев, - не заговаривайся, что я тебе кум, что ли?
- А то что?.. - насмешливо спросил водитель, на мгновение бросая руль.
Машина вильнула, водитель снова схватился за руль.
- За дорогой следи! - зло посоветовал Анин.
Он уже пожалел, что не поехал на метро, до которого, правда, надо было ещё топать по мартовской слякоти. Подвели лень и желание побыстрее увидеть Бельчонка, то бишь Алису.
- Не боись, я двадцать лет вожу, - сказал водитель, но голос остался враждебным.
- Я и не боюсь, - Анин подумал, что Бельчонок наверняка приготовила ужин и на столе стоит его любимое красное 'аламос' и горят свечи.
Забытое чувство нетерпения охватило его. Он любил её, как и прежде, только за этими гонками на супердлинные дистанции стал забывать. С годами ты становишься эгоистом, вспомнил он свои мысли о женщинах, но обобщать не стал, не хотел быть циником даже для самого себя. Я снова жажду пережить всё, что связано с Бельчонком, думал он и сделал маленькое открытие: все эти волнения, тревоги и даже скандалы; оказывается, они нужны человеку, как сладкая, ноющая боль. Кто бы мог подумать?! С возрастом ты начинаешь мыслить не категориями дня, а категориями лет, понял он.
- В кино можно быть крутым, а в реальной жизни очко играет, - напомнил водитель о себе и многозначительно покосился.
Анин благоразумно промолчал: его часто задевали, должно быть, из-за далеко не интеллигентной физиономии. В последние годы Анин научился прятать лицо и в метро смотреть мимо людей, не с кем не встречаясь взглядом, иначе навязчиво просили автограф или сфотографироваться на память. На Ломоносовском проспекте в виду строящихся высоток, водитель снова завёлся: