Гудят пчелы, охаживают-облетают яблоневый цвет над головой и одуванчики под ногами. На паре задних пчелиных лапок топорщатся шарики-ботфорты, розовые и оранжевые. Так смешно налипает яблоневая и одуванчиковая пыльца. Зато переносить удобно!
У хутора нашего, со стороны поля есть каменный холм.
Откуда он, кем насыпан?
Пахарем.
Годами пахарь и огородник выбирают камни из-под сохи и лопаты, из-под бороны и лошадиного копыта, из-под вил и собственных каблуков. Сперва человек кидает камни на межу, на край поля и огорода. А появится время — сносит в выбранное дороги место.
Десять, тридцать, пятьдесят лет растёт каменный холм. Памятник хуторянина себе, своим рукам, спине своей. Простой памятник — строгий и опрятный.
Смотрю на стариков-соседей. Соображаю.
Из всех истин человеку в конце концов остается земля и небо. Значит и мне. Мой хутор мал. Мал наш мир. Коротки длинные заботные дни. Но велик зов дома: дом постоянно ждёт человеческого тепла. Не печка греет.
Акука прилетел
Сегодня 21 мая. В этот день народ приговаривает: велика милость, если сегодня дождь пойдёт. С этого дня, считается, приходит устойчивое тепло.
Завтра прилетает в Вильнюс моя семья с Акукой. Сегодня надо добираться до города.
Надеваю оранжевый рюкзак. Зелёным лесом иду к ближайшей станции. И поездом до Вильнюса. Ночую, как всегда, у старого друга, литовского прозаика.
Самолёт прилетел минут на пятнадцать раньше! Подрулил к сетке-забору. За забором сгрудились встречающие. Одни с цветами, другие с детьми, есть даже с собаками.
«Не испугался бы Акука», — подумал я и заволновался. Лоб мокрый, спина холодная. Как перенёс Акука первый в жизни полет? Ведь маленький совсем.
Автобус «Икарус» подвозит пассажиров к сетке. Моих нет.
Поцелуи, цветы. Собаки покрупнее по-свойски бьют хозяев лапами в грудь. Мелкота разноцветная просто визжит и скачет от восторга.
«В этот автобус не сели», — догадываюсь я и ещё больше волнуюсь.
Следующий «Икарус» катит. Глазами сразу отыскал своих. Акука на руках у жены. Дочь держит огромную белую сумку.
— Акука-а-а! — кричу через сетку.
— Аку-ка! — во весь свой шестизубый рот отзывается внук.
Жена с мальчишкой подходит ближе. Внук прячет лицо в её плечо. Игра у нас такая. Это значит нет внука, спрятался внук, пропал куда-то.
— Как долетели?
— Спокойно, — отвечает бабушка. — Мальчишка долго носился по аэровокзалу. А внесли в самолёт — он и заснул. Проснулся, когда шли на посадку.
— Аку-ка! — хохочет маленький авиапассажир.
Хохотать внук начал, кажется, с четырёх месяцев.
Мы в то время не хохотали: ни жена (бабушка), ни я (дедушка), ни наша дочь (мама Акуки). Внук непрерывно болел, начиная с родильного дома.
Мы захохотали месяцев через семь-восемь. Сегодня 22 мая. Внуку один год, два месяца и один день. Пусть смеётся, сколько хочет. И мы вместе с ним.
Имя
Откуда такое имя — Акука?
Это не имя, а прозвище. Даже не прозвище. «Акука» — первое слово, какое сказал внук в своей жизни. Взял однажды и сказал:
— Акука!
Хорошее слово, удобное. Им можно назвать всё, что хочешь. И меня, и бабушку, и табуретку, и горшок, и телефон, и кошку Багиру, и черепаху Чечю. И самого себя.
И читается слово легко с обоих концов. Хоть справа налево, хоть слева направо — всё равно получается АКУКА.
Настоящее имя у мальчишки тоже есть. И родители есть. Только фантазии у них нет. Полное имя внука — Антон Антонович.
Я сперва звал его Городничим. Звал в знак протеста. Потому что в пьесе Гоголя есть такой персонаж — Антон Антонович, а работает он городничим.
Звал я, звал внука Городничим, а потом подумал: «А, может, у меня нет фантазии?» И перестал дразнить мальчишку.
И остался внук не по своей вине на всю жизнь Антон Антонычем.
Думаю, у родителей наших внуков должно быть больше фантазии, а то скука наступит. Если говорить честно, родители должны были назвать внука Вовой. И вот почему.