— Антоша, проводи меня на клубнику, — просит бабушка.
— Акука! — соглашается внук.
Один раз проводил, а дорогу на всё лето запомнил!
Первая в жизни мальчишки живая клубника! Расхаживает внук между грядок. Почти как аист, только нос короче, хоть и красный. Расхаживает, на ягоды не наступает — успевает срывать. Щеки и лоб раскрасились клубничным соком, налипшими остатками ягод. И пятна зеленки, ясное дело, сияют. А глаза — горят.
Постепенно сок растворяет зелёнку и малый превращается в маленькое огородное пугало. Точно по поговорке: «Торчит меж людей, как пугало в горохе».
Ой, хорош!
Обычно вид у Антон Антоныча на клубничных грядках строгий. Да еще кепку-жокейку надевает козырьком назад или вбок. Отрицательный такой весь.
Помню, июль кончался, и клубника давно сошла, но Антон Антоныч всё равно строго разгуливал на грядках. Присматривался: вдруг какая клубничинка задержалась на кустике.
И находил. Два дня находил, три. Привык находить. Тут клубника-то и кончилась. Не верит мальчишка глазам, изучает грядки, ищет — а вдруг…
Лето для бабушки и внука проходит вместе с разными ягодами. По ягодам лето идёт! В лесу да на земле всё своё время знает. И человек охотно подчиняется знаниям земли и леса. И быт свой хуторской под них подлаживает.
Легче всего к жизни природы приспособлены старики да малые дети. Старый — привык, а малый никакой другой жизнью ещё не жил. Потому и хорошо Антон Антонычу на хуторе.
С утра до вечера хорошо. С вечера до утра.
А кукушки уже не слышно. Заколосились озимые — кукушкина песня спета. «Ячменным колосом подавилась», — шутит поговорка.
Не туман июньский опускается на хутор. Это поля, огороды, река, дома как бы вдыхают туман. Словно весь день прошёл на одном вдохе, а под вечер, наконец, удалось выдохнуть.
Особенно глубоко и ровно дышит хутор под молодым месяцем. Отдыхает хутор и не поймёшь — то ли раскачиваются, то ли плывут в бледно-сиреневом тумане дома, стодолы, сосны, лошадка на лугу…
Лошадка
Пошёл Антон Антоныч к колодцу. Проверить пошел: вдруг у колодца пустые ведра стоят. Если есть, значит и я там, и мы вдвоём будем воду доставать.
Я буду ворот крутить, Антон Антоныч положит подбородок на край сруба и будет заглядывать в страшную глубину. Посмотрит-посмотрит да и крикнет в темноту:
— Акука!
— Ука-а-а! — отзовется глубина.
Сто раз крикнешь и сто раз глубина ответит!
Пошёл, значит, мальчишка к колодцу. Вёдер нет, дверца специального шалашика-домика над колодцем закрыта на крючок. Поискал меня внук глазами. Не видно. Покричал. Не слышно.
Отправился искать дальше, зашёл за дом. А там, всего-то через дорогу песчаную, в траве стоит лошадка!
Антон Антоныч, конечно, к ней направился. А в руках — красная кружка с молоком: когда ещё про колодец думал, он молоко пил.
Пересёк дорожку, а за нею, оказывается, луг. Идёт мальчишка по высоким травам с кружкой молока. Под ноги не смотрит, на лошадку глядит. Обогнул куст сирени и дальше топает.
А мышиный горошек и клевер молодой дергают Антон Антоныча за штаны льняные белые. Уже и пупок кривой показался на пузе.
В левой руке кружка, а одной правой разве штаны поддёрнешь как положено? А глаза на лошадку смотрят. Головёнку обдувает ласковые ветерок. Луг вяло выбрасывает горстями белянок, капустниц, лимонниц. Рассыпаются, рассыпаются бабочки против ветра, на Антон Антоныча натыкаются.
Как порванные бумажки кувыркаются бабочки над лугом.
Шагает себе Акука-человечек по лугу, идёт к лошадке. И так он занят, что нет времени молоко выпить.
А травы идут и идут за мальчишкой, стягивают штаны и стягивают. Лошадка головой кивает — заметила гостя, ждёт.
Смотрит ягода «вороньего глаза» на человечка с красной кружкой и удивляется.
И ромашковые островки на лугу удивляются.
Совсем близко лошадка. Голову с чёрной челкой подняла, ушами поводит, Антон Антоныча встречает.
А он вдруг ни с места. Не может ноги из травы вырвать. Ни шагнуть, ни двинуться. Запутался. И руки заняты штанами и кружкой. Посмотрел Антон Антоныч назад: луг, куст сирени и всё. Дома нет.
И заревел Антон Антоныч на весь луг во всё горло.
Ревет, а кружку и штаны не выпускает.
Двинулась лошадка к нему на помощь. Совсем было подошла, да кончился запас привязной цепи. Натянула её и остановилась. Головой мальчишке кивает, чёлкой трясёт, губами к его мокрой щеке тянется, но не достает — цепь не пускает.