Ангел спасения в облике все того же майора явился на исходе третьего дня, когда Трубоукладчиков потерял уже всякую надежду на чью-либо помощь. Униженно выклянчив сигарету, Вениамин Яковлевич принялся жаловаться на ментов, так до сих пор и не догадавшись, что его задержание и последующая изоляция - ни один из друзей не протянул руку помощи, хотя возможности имелись,- были инициированы Конторой Глубокого Бурения, как называли КГБ в милиции.
Майор выслушал внимательно, как делал Это всегда. Когда словесный понос Вениамина иссяк, комитетчик выдержал паузу, которой позавидовал бы и народный артист на сцене театра - не по мастерству исполнения, а по силе того напряжения, в котором пребывал ожидающий монолога зал, пусть даже и состоящий из одного зрителя,- а потом кое-что сказал...
Эти слова навсегда врезались в память Вениамина Яковлевича. Пожалуй, никто и никогда не говорил ему более убедительных слов и не приводил более весомых аргументов. Отказаться было нельзя, и Вениамин Яковлевич дал согласие еще до того, как майор КГБ поставил последнюю точку над последней буковкой "i".
Собственно, ничего страшного от него и не требовалось.
Вслед за контрразведчиком пришел милицейский следак, который предъявил постановление об освобождении под подписку о невыезде.
Расследование уголовного дела продолжалось еще несколько месяцев, потом это дело передали в суд, где оно благополучно и затерялось,- несколько раз Трубоукладчикова вызывали на заседания, но ни одно из них не состоялось, а потом и вызывать перестали.
К тому времени он сумел щедро отблагодарить своих "спасителей", раздобыв информацию о группе хозяйственников, давно и много расхищавших на комбинате бытового обслуживания. Потом были другие задания, которые Трубоукладчиков выполнил с таким же блеском - как оказалось, помимо предпринимательского таланта у него сыскались и другие достоинства, так что даже тень подозрения в стукачестве не омрачила его репутацию, год от года крепнущую в деловых кругах, пока еще чисто подпольных или полулегальных, но всеми силами стремящихся выйти на свет.
О том, чтобы порвать отношения с Комитетом, Трубоукладчиков больше не помышлял. С одной стороны, прекрасно понимал, что с завалявшегося в суде уголовного дела в любой момент можно сдуть пыль, и суровый приговор ждать себя не заставит. С другой стороны - просто привык к такой жизни. Надо отдать должное, в ней были и плюсы. Многие из партнеров или просто знакомых Вениамина Яковлевича отправились в мир иной или места не столь отдаленные, а его обходило стороной.
Очередной крутой поворот в судьбе скромного юрисконсульта произошел после очередной встречи с куратором, ставшим подполковником и занявшим, соответственно, более высокий пост. Было это в конце восьмидесятых. Завершающая фаза перестройки, разгар кооперативного движения, первые совместные предприятия, первые акционерные банки... Первые бандиты, не делающие большого секрета из своей профессии, первые крутые разборки, похищения предпринимателей и членов их семей, заказные убийства.
Вскоре после конспиративной встречи с подполковником Вениамин Яковлевич уволился со своего предприятия и через некоторое время стал адвокатом. Трубоукладчиков не строил иллюзий: для успешной борьбы с организованной преступностью КГБ требовались свои люди во всех сферах общества, с этой преступностью плотно соприкасавшиеся. Ему предстояло стать одним из них. Страшновато, конечно. Братки в кожаных куртках и спортивных штанах несколько отличались от того контингента, с которым привык иметь дело Трубоукладчиков. В той среде, конечно, тоже случались расправы с изменниками и просто неугодными личностями, но были они исключением из общих правил, последним средством, а не привычным способом ведения дел.
Трубоукладчикову дали время, чтобы "обустроиться" на новом месте. В течение почти двух лет на встречи его звали крайне редко, а потом наступил август девяносто первого.
Когда путч был подавлен, толпа демократов пыталась штурмовать здание городского управления госбезопасности. Преодолев робость, Трубоукладчиков к ним присоединился. Не в первых, конечно, рядах, но принял участие, теша себя нелепой надеждой, что сможет добраться до секретных архивов, чтобы выкрасть свое "личное дело". Очевидно, теми же мыслями руководствовались и многие другие борцы за свободу, но ничего у них не получилось. С толпой совладали, хотя деморализованные последними событиями сотрудники охраны и не решились применить оружие.
С ужасом Трубоукладчиков ждал расплаты. Он сочинил версию, что находился среди зачинщиков беспорядков исключительно с целью их выявления, но понимал, что провести никого не удастся. Ожидание затянулось; его опять никто не вызывал на контрольные встречи, и это было хуже всего. На работе все валилось из рук, но тут судьба в очередной раз ухмыльнулась и вознесла его на гребень успеха. Пара газетенок напечатала его фотографии среди защитников демократии, фамилию упомянули в программе новостей местного телеканала, а поскольку фамилия была звучной, то ее подхватили и другие, более влиятельные СМИ, так что Вениамин Яковлевич оказался зачислен в стан самых бесстрашных борцов за свободу, получив -ярлык "истинного правозащитника и продолжателя дела академика Сахарова". В смутные дни августа-октября прокуроры и судьи без всяких на то оснований поотпускали огромное число опасных преступников - убийц, насильников, разбойников,- очевидно, полагая, что в условиях нового, справедливого общественного устройства те перевоспитаются без изоляции от общества. Ни малейшей заслуги Трубоукладчикова в этом не было - он, трясясь от страха, бессмысленно просиживал рабочие часы в конторе или, сказавшись больным, отлеживался дома, мешая водку с пивом, - но про него опять вспомнили, и какая-то общественная организация даже выступила с ходатайством о представлении Сухаря к правительственной награде за активное спасение демократии.
Наградить его так и не наградили, но переживать по этому поводу Вениамин Яковлевич начал лишь через несколько лет, во второй половине девяностых, когда все устаканилось и тени прошлого перестали приходить по ночам.