Кажется, его недавно побили. Смотрит испуганно, на лице следы крови — он замывал, но осталось под носом и на щеке. Ворот рубахи надорван, карман сорван напрочь. Руки трясутся — справиться с ширинкой он так и не может, дёргает вверх-вниз, защемляет рубаху. Она торчит из штанов острым черно-красным треугольником.
— Что-то случилось? Вам нужна помощь?
Мужчина молчит. Акулов достаёт «ксиву»:
— Угрозыск.
Зачем так сказал? Никогда не употреблял сокращение, всегда говорил целиком оба слова.
Мужчина кивает. Непонятно, расслышал он или нет. Прежде чем подойти к нему ближе, Акулов запирает позади себя дверь. Задвижка довольно надёжная, на окнах решётки — если начнётся осада, они продержатся какое-то время.
В помещении беспорядок. Это не сразу заметно — ведь не ожидаешь, что интерьер бытовки будет соответствовать уровню приличного офиса. Грязь, бардак на столе и разномастная мебель не должны удивлять. Но, если приглядеться, то заметно и другое: здесь недавно дрались. Даже не дрались, а били. Надо полагать — мужчину с торчащей из ширинки рубахой, потому что сам он никак не похож на победителя.
— Может быть, вызвать врача?
Акулов смотрит на телефон: трубка оторвана от аппарата, валяется на столе. В пластмассовом кольце микрофона чернеет широкая трещина. Рядом с ней — бурый мазок. Видимо, хотя бы один раз этой трубкой заехали по лицу.
— Со мной все в порядке.
— Точно?
Мужчина облизывает распухшие губы. Стоит, отводит глаза, переминается с ноги на ногу. Не знает, чем занять руки. На внешней стороне правой руки — след от подошвы. Фрагмент рисунка чётко различим даже с трех метров.
Перехватив взгляд Андрея, мужчина прячет руки в карманы. Потом смотрит на телефон, подходит и кладёт трубку на рычажки. Поднимает глаза на Акулова:
— Вы что-то хотели?
Андрей кладёт в карман удостоверение. Застёгивая пуговицу, говорит:
— Мне нужно узнать, кто заказывал один памятник.
Со взглядом мужчины что-то случается. Эта метаморфоза придаёт ему сходство с кроликом, брошенным в клетку к удаву. Хотя ещё вчера, да и час назад, видимо, тоже, служитель вечного покоя подобных аналогий не вызывал.
Это длится несколько мгновений. Потом мужчина опускает голову и протягивает обе руки к телефону… Нет, не к телефону — к раскрытой канцелярской книге, лежащей около аппарата. Разграфлённые страницы заполнены крупным почерком. Чернила сиреневые, много грязных пятен.
— Э-э-э, — тянет мужчина, беря книгу в руки. Она начинает буквально подпрыгивать, так что не ясно, как он намеревается что-то читать.
Андрей подходит ближе:
— Ростислав Гмыря.
Мужчина издаёт вздох. Акулову кажется, что он сейчас упадёт в обморок. Андрей готовится поддержать — и напрасно, потому как вместо того, чтобы хлопнуться на пол, мужчина пытается его атаковать.
Попытка выглядит жалко. Перекошенное страхом лицо, отчаянный всхлип, кривой замах кулаком с отпечатком подошвы. Он бы сам удивился, если б попал.
Андрей делает шаг вперёд и отбивает предплечьем. Хочет ударить по челюсти, но в последний момент ограничивается толчком в грудь раскрытой ладонью. Толкает не сильно, но противник валится, как подкошенный. Ему много не надо, упал бы и от плевка. И от одного грозного взгляда упал бы.
Мужчина начинает отползать в угол. Андрей наклоняется, чтобы подобрать книгу. Отыскивая её на ощупь, не выпускает противника из вида. Выпрямляется, смотрит записи. Сразу видно, что двух листов не хватает.
— Ну?!
Мужчина подтягивает к груди колени:
— Вы меня тоже станете бить?
— Ещё как!
— Понимаете, я ведь был в отпуске…
— Тебя это не оправдывает.
У мужчины истерика. Он трясётся и всхлипывает насухую, потом появляются слезы. Лицо у него гладко выбритое, но сильно грязное, так что слезы стекают быстро и оставляют светлые дорожки.
Акулов смотрит с презрением. Помимо того, что такое зрелище само по себе отвратительно, у него достаточно неприязненное отношение к работникам сферы ритуальных услуг — слишком много, в своё время, довелось узнать их секретов.
Ждать надоедает, и он несколькими пощёчинами приводит толстяка в чувство. Промокнув рукавом слезы, мужчина начинает сбивчивый рассказ.
Два дня назад он вышел из отпуска. Вчера был какой-то странный телефонный звонок, а сегодня утром заявились двое мужчин. Прежде он их не видел. Его ровесники, в костюмах и хороших пальто. Начали вежливо. Поздоровались, спросили, как отдохнул — он летал в Эмираты, и они это знали, — и предложили сто долларов за информацию о том, кто поставил памятник Ростиславу Гмыре. Он ответил, что это был его старший брат, Ярослав. Дело происходило в октябре месяце, он лично оформлял все документы и все организовывал. Мужчины почему-то ему не поверили. Сказали, чтоб он над ними не издевался и вспомнил получше. Вспоминать было нечего, о чем он прямо и заявил. Ещё и борзанул слегонца, упрекнул, что мешают работать. Привык, за много лет, к власти на кладбище…
Его поколотили. Он не считал себя тюфяком и умел драться, но против этих двоих оказался бессилен. Хватило одного удара, чтобы он оставил все мысли о сопротивлении. Хрястнули так, что лишился сознания. Очухиваться не хотел, но заставили. Когда открыл глаза, ему повторили вопросы. Он сказал то же самое, и следующие пятнадцать минут оказались самыми неприятными в его жизни. Его не стали вульгарно пинать — ему профессионально делали больно. Не для удовольствия, как иногда пьяные землекопы — бомжам, а для того, чтобы получить информацию. Сказать что-либо новое он не мог, и по истечении четверти часа от него отцепились. Ушли, заплатив сотню долларов и вырвав из регистрационной книги листы с нужной записью.
Он позвонил боссу. Тот обещал разобраться, заехал через часок, выслушал снова и уехал задумчивый. Напоследок сказал, что в одну воронку снаряды два раза не падают.
Многоопытный босс ошибался. Оказалось, что падают. Да ещё как!
Заявились трое громил. Денег не предлагали, сразу начали бить и «козлом» обзывать. Почему-то были уверены, что памятник Гмыре поставил не родственник, а кто-то другой, и предлагали рассказать правду. Расколошматили телефон об его голову. Баксы забрали — и тот стольник, который оставили первые визитёры, и те четыреста, что заработал сам непосильным трудом.
Было очень обидно. И больно, конечно!
Они уехали, пообещав вернуться.
Как только он оклемался, явился Андрей. Показал какую-то книжечку, напомнил о каких-то угрозах и начал спрашивать то же самое…
— Что ж ты, дурень, на меня бросился?
— Подумал, что в третий раз побоев не выдержу.
— Помнишь, как они выглядели?
— Может, узнаю. Которые трое — все одинаковые. Шеи — вот такие! И хари — во! А первые двое — интеллигентные, одеколоном воняют. Одного называли так интересно…
— Вспоминай, пригодится!
— Синус! Точно, Синусом его, падлу, звали. Я ещё подумал вначале, что на латвийца он не похож, больно смуглый…
— А Гмырин брат?
— Мелкий такой, мне по плечо. Да я уже и не помню! Когда это было? Знал бы, что так обернётся…
— И что бы, интересно, ты сделал?
Мужчина машет рукой.
— Кроме тебя кто-нибудь видел этого брата? Я имею в виду из вашей кладбищенской братии?
— Никто, в том-то и дело. Заказ у него я принимал. Памятник он не у нас делал, готовый откуда-то привёз. Мне передал, заплатил, сказал, чтоб установили на совесть…
— На чью, твою? Да ты ж на неё давно болт забил!
Мужчина воспринять юмор не может, даже такой прямолинейный. Напряжённо молчит. Акулов ещё кое-что спрашивает. Бесполезно, никакой дельной информации получить не удаётся…
Андрей отвозит Юру домой. Тот молчит всю дорогу. На прощание крепко жмёт руку. Открывает дверь и ставит ногу на землю. Смотрит на Андрея прищурившись. Лицо серьёзное, озабоченное:
— Ростик говорил, что его брат — страшный человек. Если он в городе… Он попытается отомстить!
— Постарайся вспомнить о нем ещё что-нибудь.