— Мы со Стельмахом поймали банду браконьеров! И Привалов разрешил сделать про это разворот!
Даня поперхнулся кофе, Женёк принялся стучать его по спине, а Арина Петровна вздохнула и покачала головой.
— В общем, мы поехали фотографировать стадо оленей, которое завезли к нам из Беловежской пущи, и наткнулись на какого-то типа, Чорбу — он чуть Стельмаха не пристрелил…
К концу моего рассказа на кухне собралось полредакции. Их недоумение было понятно — Белозор считался парнем нудным, кропотливым, флегматичным. А тут в него будто вселился кто-то — экспрессия так и прет, жесты размашистые, рассказ эмоциональный, в лицах… Когда я закончил, Женёк Стариков зааплодировал:
— Тебе, Гера, к нам в Народный театр надо. Ты, оказывается, талант!
— Мне не надо в театр. Мне нужно материал писать, — сказал я и пошел к себе в кабинет.
На столе стоял маленький Ильич и укоризненно на меня хмурился. Действительно — что-то я, кажется, перегнул палку сегодня. Мало ли что они подумают? С другой стороны, у меня была отличная отговорка. Гера только-только приехал из длительной поездки в Москву, потом вот жизнью рисковал… Может, у него в башке что-то переклинить или нет? Может, еще как.
Я честно попробовал писать от руки. Но пользоваться чернильной перьевой ручкой мне раньше не доводилось, да и вместо каллиграфического белозоровского шрифта получались мои родные каракули. Черт его знает, как это работало. А если нужно будет расписаться, я что буду делать? Эта мысль заставила меня полезть за паспортом, и я тут же, на листке бумаги принялся старательно копировать подпись — благо с этим было проще. Викторович просто писал свою фамилию — практически печатными буквами, и загогулисто ее подчеркивал. В основном я тренировал эту загогулину.
Вдруг дверь в кабинет с грохотом отворилась, и появились аппетитные ягодицы Арины Петровны, затянутые в узкую строгую юбку. И кто сказал, что в СССР одеваться не умели? Явно — было бы желание!
— Гера! Чего сидишь? Помоги! — прошипела девушка, которая пятилась задом, явно удерживая в руках что-то тяжелое.
Я вскочил и кинулся отбирать у нее древнего вида печатную машинку.
— Гордись! — сказала она. — Хотели в музей редакции ставить. Ундервуд! Довоенный еще!
— Ух ты! — сказал я. — Буду осваивать. Арина свет Петровна, проси у меня что хошь, так и знай — я твой должник.
Ответственный секретарь как-то безответственно смерила меня с ног до головы оценивающим взглядом.
— А что? Ты мне подойдешь… Гляди, только не испугайся в последний момент!
— Не испугаюсь. Приказывай, а я слушаюсь и повинуюсь.
Езерская совершенно по-злодейски улыбнулась, и я понял, что месть ее будет страшна и ужасна.
— Мы еще картошку не посадили. Муж на северах, отец в одиночку не может… Нужно навоз по огороду разбросать, потом конь перепашет. Так что суббота у тебя занята, так и знай.
О женщины! Коварство ваше имя! И муж у нее, оказывается, есть! Какого черта Гера про это не вспоминал и почему это она кольцо не носит? С другой стороны, я что, имел на нее виды? Мутить с коллегой — это моветон и чревато. А потому — морду кирпичом:
— Ариночка Петровночка, предупреждаю сразу — я работаю за еду. А ем я очень много!
— Вызов принят, — сказала Арина Петровна. — Значит, в восемь утра, улица Первомайская, дом пятнадцать, в рабочей одежде, суббота.
— А суббота у нас…
— Послезавтра. Возьми у Фаечки ленту для машинки, если что, она тебе поможет разобраться…
А мне не нужно было помогать. У меня у деда нечто подобное стояло, так что с этими механическими монстрами я был знаком довольно хорошо. Самое главное — раскладка клавиатуры почти не отличалась от компьютерной клавиатуры, разве что буквы «ц» и «э» располагались черт-те где, но к этому можно было привыкнуть.
Мне понадобилось что-то около четверти часа, чтобы настроить и подкрутить и смазать этого зверя, по имени «Ундервуд», а потом я заправил в него два листа и копирку и с упоением принялся долбить по клавишам. Кажется, в качестве реакции на мои потуги изобразить дятла в кабинет заглядывали все, кто шел в туалет или на кухню, но мне было наплевать. В такие минуты отвлечь от работы меня было можно, только огрев по башке чем-то тяжелым.
Начинать с самого скучного — такое было правило. На сей раз скучного у меня не было, но перед тем, как сесть за написание разворота о браконьерской эпопее, я сделал заметку про оленей и три материала — о Стельмахе, Бышике и Пинчуке, героических егерях. Они получились не просто любителями поразвлекаться на охоте и пострелять по живым мишеням, а рачительными хозяевами, стражами леса и вообще — большими умницами.