— А-а-а-а, так ты тут! Фу, открой окно! — тут же наморщила она носик. — Ты что — пил?
Ее взгляд переместился под стол, я волей — неволей проследил за ним и сглотнул: вместо бутылок из-под вискаря там тихо-мирно располагалась коньячная ёмкость с надписью «Двин». Вот это было уже страшновато — коньяк? Откуда в моем кабинете коньяк, я его на дух не переношу! Я что, догонялся третий раз?
— Гера, крутись как хочешь, но планерка через двадцать минут у шефа в кабинете, и мы очень ждем в номер твой материал по ПДО, — она развернулась на каблуках, и подол платья, взметнувшись чуть выше приличного уровня, обрисовал очертания ее крутых бедер.
«Арина Петровна, ответственный секретарь», — мелькнула в голове мысль-узнавание. И вдогонку — фамилия: Езерская. Какая, на хрен, Езерская? Ответственным секретарем в нашей районной газете «Маяк» (между прочим, самой успешной в области, благодаря всё тем же соцсетям, будь они неладны) была Виктория Якимович, интеллигентная женщина возраста постбальзаковского, а не какая-то Езерская с загорелыми ногами!
Дверь, захлопнутая Ариной Петровной, грохнула, на пол упал кусочек штукатурки. Штукатурки? Мой кабинет, обитель отдела городской жизни, был обклеен довольно дурацкими однотонными салатовыми обоями, и натяжные потолки установили давно, еще до первого моего контракта в редакции… Это, черт его дери, был НЕ МОЙ КАБИНЕТ и НЕ МОЯ РЕДАКЦИЯ!
Я обхватил голову руками и аж подпрыгнул — на голове моей буйным цветом колосились приличной длины волнистые волосы! После коньяка это стало вторым тревожным звоночком: я всегда стригся коротко, чтобы не заморачиваться с прическами и шампунями… А тут — такая шевелюра!
Глаза мои широко раскрылись, и наконец, осознание всей невероятности ситуации, в которой я оказался, пришло полной мерой. Или это была дурацкая шутка, типа розыгрышей от какого-то телеканала или крутого блогера, или я сбрендил. Отодвинув мерзко скрипнувший неудобный стул (и где мое замечательное мягкое компьютерное кресло?), подошел к зеркалу, отметив на ходу, что наряжен в ненавистные брюки со стрелками, тенниску и лакированные штиблеты (дичь какая). В этих клятых штиблетах ноги распухли и ныли нещадно.
Зеркало висело на том же месте, и шкафы стояли там же, только выглядело всё так, как будто обстановку перенесли сюда из квартиры моей бабушки. «ПДО, — мелькнуло в голове. — Дубровицкие предприятия деревообработки. Фанерный цех, завод ДСП, мебельная фабрика. Мебель — наша, дубровицкая».
Да и хрен бы с ней, с мебелью! Из зеркала на меня смотрел молодой мужчина — крепкий, широкоплечий, высокий, с чуть грубоватыми, рублеными чертами лица, пышной каштановой шевелюрой, неопрятной щетиной и опухшими глазами. Не красавчик, но в целом парень видный. Он и в семьдесят был мужиком что надо. И звали его Герман Викторович Белозор.
Говорят, во сне человек не может отражаться в зеркалах и читать книги дальше третьей страницы. Брехня! Мое воображение порой позволяло прочесть от корки до корки какой-нибудь буклет и увидеть у себя прыщи на носу в отражении в витрине магазина — и при этом не проснуться. Ну да, сны мне порой снились дикие и очень, очень реалистичные, но это вовсе не походило на сон!
Календарь с названием нашей газеты я увидел в зеркале, у себя за спиной, и тут же резко обернулся.
— Листья дубовые падают с ясеня, — сказал я голосом, который был на тон ниже моего. — Вот ни хрена себе, так ни хрена себе!
20 мая 1979 года — вот что там значилось в этом ублюдочном календаре крайне низкого полиграфического качества!
На меня снизошло ледяное спокойствие. Раз я допился и сбрендил, и сейчас нахожусь в Макановическом психоневрологическом диспансере под капельницами, в отключке, то время стоит провести с пользой. В конце концов, мне и во сне иногда удавалось управлять ходом событий — правда, недолго! Почему бы не вжиться в шкуру рожденного воспаленным рассудком виртуального персонажа — Германа Викторовича Белозора? Что там говорила Арина Петровна с загорелыми ножками? Планерка? Сходим и на планерку…
Я вышел из кабинета и направился в мужской туалет. Планировка редакции за пятьдесят лет не изменилась, а вот интерьеры очень даже. Особенно бесила криво наляпанная штукатурка, с такими выступающими застывшими каплями, об которые запросто можно стереть кожу в кровь. Сантехника меня уже не удивила: обычный кран с барашками, на которых были отколупаны красная и синяя пластмассовые нашлепки и виднелись крышечки болтиков. Горячей воды у нас не текло и в двадцать первом веке, так что смысл этих нашлепок и вправду терялся. А вот бачок туалета был задран чуть ли не под самый потолок, и слив управлялся куском шпагата с какой-то металлической загогулиной, привязанной на конце.