— Ты что, скотина, издеваешься?
— Зря Вы меня ругаете, м-р Хаггард. Завтра все будет на прежнем месте, даже не заметите, как возвернем. Мы так все аккуратно перенесли, что даже волчица Клара, когда щенилась, ничего не заметила, так что не сумлевайтесь, сэр!
— Как, уже ощенилась?
— Да! Четыре мальчика и две девочки! Только у одной сучки на груди белое пятно, ну прямо как у вашего Джерри! Вот вернется с охоты Бэк, я и не знаю, что будет. А Вы как думаете, сэр?
— Я думаю, что твоему Бэку поменьше бы следовало шляться к моей Диане, а то в последнем помете у всех щенков через две недели ушки стали торчком, это-то у чистопородной афганской борзой!
— Христом Богом и двенадцатью апостолами клянусь, я в это время на больничном был! Радикулит у меня, сэр!
— Да? А я знаю прекрасное средство от него!
— Какое, сэр?
— Берется больной радикулитом, заголяется ему то место; где тот изволит гнездиться. У вас, кстати, где болит?
— Поясница, сэр!
— Вот, заголяется поясница, и нежно кладется болезный на ближайший большой муравейник! Вы не знаете, где здесь ближайший муравейник, Дженкинс?
— Я уже Вам сообщал, 250 миль на северо-восток, сэр! — обиделся управляющий и мрачно засопел.
— Ну-ну, я пошутил, не будем ссориться! — м-р Хаггард примирительно улыбнулся, — Это, кстати, старое народное средство!
— Я уже один раз воспользовался старым проверенным средством, рецепт которого вычитал в подсунутой вами книжице, сэр!
— Каким же?
— Мочой молодого поросенка! — Дженкинс начал сопеть, — Надо мной до сих пор даже куры смеются. И Вы вот тоже смеетесь надо мной, сэр!
— Ну уж это точно ты загнул, Дженкинс, — м-р Хаггард снисходительно улыбнулся, — Куры не умеют смеяться, они только квохчут!
«Смит Вессон», пардон, Полонски, открыв рот, слушал и этот диалог, и никак не мог взять в толк, из-за чего разгорелся весь этот сыр-бор.
Наконец, решив, что ссора зашла слишком далеко, и, желая внести хоть какую-нибудь лепту в столь важный вопрос, старина Смит скромно и ненавязчиво изрек:
— А у нас в деревне радикулит лечат коровьим маслом!
Все внимательно посмотрели на него — м-р Хаггард восторженно-одобрительно, а Дженкинс осуждающе-недоверчиво, да так, что тот засмущался и покраснел, как рак перед пивом.
Положение спас верный друг — его кореш и товарищ Полонский:
— А у нас есть один дед, который тоже страдает энтой заразой. Так он мажет себе спину сметаной и кличет своего цепного кобеля Тарзана, а тот слижет всю сметану подчистую, а вместе с ней всю дедову болезнь, да так, что у старого как у молодого спина начинает стоять. Вот!
— А что, неплохая идея! — м-р Хаггард не обманулся в своих ожиданиях по поводу разносторонней житейской компетенции м-ра Полонски, — Давай Дженкинс, намажем тебя всего сметаной и покличем Клару с Бэком. Они тебя сразу вылечат от всех болезней!
— Да ну вас! — махнул рукой управляющий, давно уже привыкший к шуткам м-ра Хаггарда, — Вас уже все заждались, сэр!
— Так начинайте! — сказал м-р Хаггард. Пилот повел аэрокар на посадку к лужайке перед домом.
…Стоял август месяц, и Лето начинало сдавать вахту своей более степенной товарке — Осени.
Увядание начинало чувствоваться во всем: в запахе трав, в желтизне отдельных листьев, в самом воздухе. Он стал неуловимо густым и ленивым, пропитанным медовым духом зрелой и сытой природы.
Эти признаки близкой осени были еще почти незаметны для глаза. Все так же, как вчера, зеленела трава, и так же стрекотал в поле кузнечик. Но все-таки что-то неуловимо и безвозвратно изменилось. Какая-то легкая грусть легла на эти спокойные и плавные изгибы полых холмов, грусть о невозможности сохранить без изменений это чудесное время была неизъяснима, хотелось плакать от счастья. В авторской душе, такой грубой и зачерствелой, просыпался поэт, который еще более жаждал заплакать от бессилия охватить и впитать в себя эту благодать:
Пройти широким полем,
Колосья раздвигая,
Подставив спину жарким солнечным лучам,
И пить, ладонями черпая
Воду холодного ручья,
Блаженно лечь на траву,
Душою отдыхая,
Взяв на ладонь живого муравья…
…Кстати, насчет «душою отдыхая».
М-р Хаггард категорически высказал пожелание по проведению праздника: чтобы все было выдержано в пастельных тонах, и если никак нельзя обойтись без шумных развлечений (Размечтался! Дети — и без шума!), то пусть это будут веселые и безобидные детские игры, и боже упаси что-либо похожее на «хэви-металл» обед с балетной викториной!
Гости уже в полном составе (см. выше «ретро»-карнавал) расположились на открытой лужайке. Скорее это был склон большого холма, на вершине которого стоял загородный дом Хаггардов, а у подножия его лежало давешнее озеро, возле которого резвились дети.
Они играли на причале лодочной станции, стилизованной под речной вокзал. От него только что отшвартовался старинный пароход с двумя большими гребными колесами. Труба дымила вовсю, колеса поднимали тучу брызг, искрившихся в лучах клонившегося к закату солнца. На капитане был белый китель и огромная фуражка с золотым крабом-кокардой. Боцман свистел в дудку, матросы бегали по палубам, как обезьяны, на верхней палубе дамы с зонтиками и веерами степенно беседовали со своими кавалерами, которые не выпускали изо рта… нет, не трубки и гаванские сигары, а самые настоящие, первосортные… леденцы на палочке!
Та часть публики, которой не хватило билетов на этот рейс, каталась вокруг парохода на увешанных гирляндами разноцветных лодках. А между лодками, как угорелый, носился сам виновник торжества — Томми на своем подводном глиссере, поднимая высокую волну и ныряя время от времени.