По указке Львовича подъехали к какому-то стадиону на окраине Москвы, завернули и въехали прямо на футбольное поле. В принципе, поверхность эту и полем-то можно было назвать только с натяжкой. Покрытия никакого, колдобины, ямы и бугры. Да и трибуны все были поломаны, хоть и скрывали вкруговую происходящее от посторонних глаз. Ни одной живой души на этом стадионе видно не было. Арсений Львович сказал, что ждать Веню они будут здесь и что он постарается убедить главаря бандитов, будто усатый сам нарвался на кулак, обзывался дурными словами и, мол, поделом ему. Краб же понимал, что заступничество за него Львовича, который уже и сам практически вне игры, ни к чему хорошему не приведет, но отмалчивался — решил действовать по ситуации.
Тем временем на футбольное поле въехали еще две машины — точно такая же, как у Львовича, «БМВ» и черный джип. Этакая типовая бандитская «обойма». Джип и «БМВ» остановились напротив их машины, сотовый у Львовича зазвонил, тот схватил трубку, выслушал, что ему сказали, торопливо закивал и деловито ответил, мол — хорошо, Веня, сейчас, Веня, а потом спрятал телефон в карман.
— Они сказали, чтобы мы выходили из машины и шли к ним, — сообщил Львович и потянулся к двери машины.
Краб понял, что, выйди они из машины, и их могут запросто обоих застрелить. Львовича эти парни давно уже «списали» — он для них не представляет интереса, а Краб для них вообще — плевок, который ничего не стоит размазать по стене. Вот угораздило Краба попасть в услужение к неудачнику Львовичу! Нет бы нанялся охранником к тому же Усатому, Ди Каприо или к самому Роме Валидолу. Но те вроде бы и в охране-то не нуждались. Это Львович трясся за свою задницу, а те чувствовали себя хозяевами жизни.
— Погоди, — остановил за рукав Арсения Львовича Краб, — не суетись…
— Ты что? — испуганно выпучил глаза Львович. — Веня же сказал выходить, ты что, не понял?
Краб нажал на педаль газа, рванул машину вперед и встал бок о бок с «БМВ», на которой приехал «бригадир» бандитов. Он ноги не снимал с педали газа и мотор не глушил, чтобы успеть сорваться с места, если почувствует серьезную опасность. Сквозь опущенное стекло глянув на морды бандитов, обалдевших от такой неожиданности, Краб сразу же вычислил самого Веню. Он сидел, развалившись на заднем сиденье своего «БМВ», крутя в руках телефон. Сидящие впереди бандиты, матерясь, повыхватывали из-за пояса пистолеты, но Веня жестом остановил их. С нехорошей усмешкой посмотрел на Краба, на порядком струсившего Львовича и сказал:
— Уберите «пушки», братва. Прикончить их мы всегда успеем.
Следующие его слова были обращены уже к сильно струхнувшему Львовичу:
— Я же тебе сказал из машины выйти и подойти к нам вместе с твоим новым «другом». В чем дело, Арсений? Или уже подзабыл, как я тебя «учил»?
Львович сморщился, как от зубной боли, и автоматически приложил руку к правой своей почке, видимо, «урок» Вени он хорошо помнил и не хотел его повторения.
— Я ему сказал, что надо выйти, но он вот так сделал… — заверещал Львович. — Он и тогда без моего ведома ударил Усатого, я ему не говорил драться…
— Усатый за дело получил, — сказал Краб, — словами стал кидаться, за которые грех в морду не дать.
— А ты, пешка, молчи, пока тебя не спросили, — перебил его Веня, глядя в сторону, — ты руку поднял на уважаемого человека, а сам ты, фраер мурманский, никто, и звать тебя никак. И разговариваю с тобой сейчас я, Веня Бирюлевский, а не мои подкованные ботинки, лишь потому, что ты нам помог Жору Костромского ликвидировать. А он нам много головной боли причинил. У тебя есть пока еще аванс, но он почти уже исчерпан, потому что ты бакланишь слишком много.
Краб понял, что тот самый «аванс», который ему выписали бандиты за Жору Костромского, спас его от неминуемой расправы за то, что он ребра пересчитал Усатому, и потому сейчас надо заткнуться и промолчать — так лучше для пользы дела.
— Ладно, с тобой все ясно, морпех, — продолжил Веня, дождавшись от Краба благоразумной паузы, — теперь поговорить хочу с Арсением, который долги не отдает своим товарищам. Иди сюда, Львович, ко мне на сиденье присядь.
Львович надеялся, наверное, что сегодняшняя «стрелка» пройдет под вопросом «Кто ударил Усатого?», по этой повестке дня возникнут горячие споры, которые закончатся, конечно, избиением Краба бандитами, а он, Львович, останется без наказания. Потом переметнется быстро на сторону Вени и сам даже, может быть, пару раз пнет своего телохранителя, когда он упадет. И уволит его прилюдно. Он и так уже совершил большую ошибку, пытаясь решить свой вопрос с помощью силы этого морпеха. Но у него, загнанного в угол, другого выхода и не было. Львович сильно надеялся, что до него сегодня дело не дойдет. Но вопрос об избиении Усатого быстро закрылся, и Веня обратил свой жестокий взор на беззащитного Арсения. Львович сразу же вспомнил, что Краб-то его телохранитель, которого он нанял, приодел и положил ему оклад, который, правда, еще ни разу не заплатил, и стал надеяться, что Краб его все-таки защитит.
— Веня, меня же подставили эти трое, — залепетал Львович, не спеша вылезать из машины, — они все документы подделали, хотят меня из бизнеса выдавить…
— Иди сюда, — жестко повторил Веня буквально по слогам.
Львовичу пришлось подчиниться, он выполз из машины и подсел в автомобиль к Вене. Тот бить его не стал, просто что-то вполголоса наговаривал ему на ухо, отчего Львович то и дело восклицал: «Нет проблем!», «Завтра же все будет сделано!» Когда Веня его после непродолжительной беседы отпустил, Львович сел в свою машину рядом с Крабом и насупился. В это время Веня сам вышел и кивнул Крабу в сторону, мол, пойдем поговорим. Краб вышел, и они отошли к покосившимся футбольным воротам с порванной сеткой.
— Смотрю я на тебя и не пойму, — начал разговор Веня Бирюлевский, закурив сигарету, — на хрена ты с этим придурком связался? Он себя уже под монастырь подвел и тебя подведет.
— А что это ты обо мне такой заботливый? — поинтересовался Краб. — Я на него работаю, а если у тебя есть другие предложения, то не темни, выкладывай.
— Да нет у меня никаких предложений, просто предупредить тебя хотел, — бросил недокуренную сигарету на поле Веня.
После этого он развернулся и пошел к своей машине. Краб видел, что хотел все-таки предложить ему что-то этот «бригадир», да, видимо, пока только удочки закинул, прощупывал почву. А то, что Львовича в скором времени будут бить по зубам, и довольно сильно, в этом сомнений не было. Но вроде Львович пообещал Вене, что все вопросы, которые его касаются, уладит самостоятельно и без давления со стороны. Об этом Краб спросил у Львовича, когда они уже ехали со стадиона обратно в его офис.
— Да пошли они все на три веселых буквы, — сердито ответил тот, — хотят меня из игры выбросить. А вот им фиг, Львовича не сломать! Так что не бойся, прорвемся!
— Да я видел, как ты прорываешься, — ответил ему Краб.
— А что, а что? — засуетился Львович. — А что тебе Веня сказал, зачем вы с ним к воротам отходили? Предложил чего?
— Предложил тебя оставить одного и уйти из игры, — ответил Краб.
— Ну, а ты, ты-то что ему сказал? — испуганно поинтересовался Львович.
— Я сказал, что друзей не продаю, — с полной серьезностью ответил Краб, глядя прямо перед собой на дорогу.
Арсений Львович стушевался и рассеянно заморгал своими глазами с короткими белесыми ресницами.
Татьяна после разговора с отцом в летнем кафе поехала на студию, где у нее было назначено интервью для одного глянцевого молодежного журнала и ее должны были сфотографировать в наушниках в тон-ателье, якобы во время исполнения песни. Татьяна вошла в незапертую дверь студии и услышала голос Бальгана, который громко разглагольствовал в своем кабинете с кем-то и говорил следующее:
— Надоели мне все эти взошедшие «звезды», столько с ними возни, капризов, денег в них вложено немерено, а толку нет почти. Я их поднял из дерьма, а они еще и позволяют себе рот открывать на того, кто их взрастил. Давно я подумываю вписаться на телевидение, провести там в качестве продюсера очередную «Академию талантов», набрать себе штук двенадцать «марионеток», и пусть они мне в рот заглядывают и скачут у меня за сто баксов. Им и то, что они на сцене окажутся, хоть за бесплатно, в радость, а мне прибыль будет капать в карман. А то ведь мне и с Татьяной, и с Алмазом напополам делиться приходится, а считай, ведь это я их поднял. Но это я говорю тебе не для печати, между нами, ты ж понимаешь.