– Ты скажешь, что работаешь на американцев задаром? Ты скажешь, что тебя наняли, как одного из вот этих рабочих, и у тебя нет своего интереса ни в одном из предприятий этой фирмы?
– Я занятой человек! – теряя терпение, воскликнул Абу Али. – Мне некогда с вами тут спорить. Меня ждут дела.
Он стремительно повернулся и направился было к вагончику прораба, где находился его кабинет. Однако на полпути он вдруг замер на месте с приоткрытым ртом. У двери вагончика стоял высокий, мускулистый моряк в плотно облегающем его тело атлета флотском тельнике. Нахальная улыбка играла на его волевом лице с квадратным подбородком, шрамы на шее от пластической операции в ослепительном свете полуденного солнца виднелись отчетливее, чем обычно.
Пробормотав какое-то турецкое ругательство, Абу Али торопливо полез в карман, вытащил оттуда бумажник, извлек из него несколько зеленых стодолларовых купюр и протянул их неотступно следовавшему за ним Муслетдину.
– Вот, возьмите, – торопливо проговорил он. – Это от меня лично. На строительство храма. И смотрите, чтобы в этот раз штукатурка в нем не осыпалась!
Он повернулся к татарам спиной, давая понять, что разговор окончен, и поспешил к ожидавшему его человеку.
Оставшись вдвоем, Муслетдин и Мурад задумчиво смотрели вслед солидному турку. Поспешно пожав руку человеку с квадратным подбородком, продолжавшему нахально улыбаться, он скрылся вместе с ним в строительном вагончике.
– Обращается с нами, будто мы нищие попрошайки, – сердито проворчал, качая головой, Муслетдин. – Цедит нам по сотке, и за каждую ему в задницу лезть приходится. Ишак он, а не мусульманин! Продался американцам. Истинную веру забыл. Ислам и единоверцы для него пустой звук!
Мурад философски отмалчивался, предоставляя своему хозяину выплеснуть свое раздражение.
Муслетдин направился к припаркованной возле ворот стройплощадки серой «девятке». Поспешив вперед, Мурад открыл ключом переднюю дверцу справа, распахнул ее перед толстым татарином, подождал, пока тот влезет внутрь этой не слишком просторной для столь пузатых людей машины. Сам Мурад уселся за руль.
– Погоди, – коротко проговорил Муслетдин, видя, что тот уже вставил ключ в замок зажигания. – Постоим здесь немного.
Мурад послушно оставил ключ в замке, посмотрел на старого татарина вопросительно.
– Ты видел? – негромко проговорил Муслетдин. – Наш Абу Али чем-то определенно взволнован.
– Наверное, какое-нибудь левое дело, – спокойно отозвался Мурад. – В принципе, надо бы проследить.
– Ты видел, как он постарался от нас отвязаться, когда увидел того моряка возле своего вагончика? – спросил Муслетдин. – И даже денег нам дал, хотя, мне кажется, поначалу этого делать не собирался. В прошлый раз Нурлан подъезжал к нему за пожертвованиями, так Абу Али не только ничего не дал, но чуть со стройки его не вышвырнул. Это же не просто так!
– Этого славянского моряка я у него не в первый раз вижу, – проговорил Мурад. – И всякий раз Абу Али к нему очень внимателен.
– Все это очень странно, – согласился Муслетдин. – Ничего, у нас время пока есть. Постоим здесь, у ворот, подождем. Посмотрим, чем это дело кончится.
Мурад кивнул в ответ. Положив руки на руль и расслабившись, он приготовился ждать выхода славянского моряка из вагончика столько, сколько потребуется.
Глава 5
– Сережка, в расписании написано, что ближайший катер до Графской пристани будет только через час.
Полундра коротко глянул на свою жену, вернувшуюся от кассы, где она изучала расписание курсирования катеров по севастопольской бухте, спокойно кивнул.
– Ничего, подождем, – отозвался он.
После посещения кладбища старлей Павлов выглядел еще более сумрачным, притихшим. Его жена знала, что посещение подобных мест способно надолго омрачить настроение Сергея, он становился молчаливым, замкнутым, казалось, что обменяться парой фраз с кем-либо составляет трудность для него, будто черная пелена окутывала его душу. Поэтому Наташа в свою очередь отмалчивалась, стараясь не усугублять тяжелых переживаний мужа. Зато маленький Андрюшка не замечал ничего этого. Он, как на стуле, восседал на богатырских плечах своего отца и с высоты смотрел на открывавшиеся его взору картины лучезарного южного моря.