Эрнесто резко рассмеялся, болезненно поморщившись и глядя на наивно светящееся лицо разгоряченной своим откровенным монологом Лив. Он смотрел все так же насмешливо, недоверчиво, презрительно, но Лив все же разглядела в его глазах затаенные осколки боли.
- Ты серьезно, сестра?!? Что за детский лепет??? Любовь… Семья… - презрительно проговорил он, выплюнув на пол сгусток крови. – Ты правда хочешь сказать, что всегда мечтала рискнуть своей жизнью ради парня, который бросил тебя, ради отца, который предпочел избавиться от тебя тогда, когда он был тебе так нужен, и который сейчас пытается манипулировать тобой, заставляя делать то, что он хочет?? Какое прощение, глупая девчонка?? Прощение – для слабаков, которые боятся ударить своего обидчика как можно больнее! Целью всей моей жизни было желание отомстить твоему отцу за то, что лишил меня родителей, твоей пресловутой любви, нормального дома! Меня готовили к этому, ломая шаг за шагом врожденные стереотипы, страхи, комплексы… - он презрительно посмотрел на Лив, сердце которой разрывалось от каждого его слова, и вдруг снял левую перчатку. Лив с ужасом увидела, что вся его ладонь и тыльная сторона руки были покрыты ужасным шрамом от ожога, и ее руки сами потянулись, чтобы прижаться ко рту в порыве боли. – Вот это, - он указал на жуткий шрам, - оставил мне мой отчим, когда я отказывался продавать наркотики несовершеннолетним подросткам. Он держал мою руку в огне камина и с дикими, жесткими глазами слушал, как я кричу… Мне было шестнадцать. – Он горько ухмыльнулся и стащил вторую перчатку, обнажив такой же отвратительный шрам, и Лив в мгновение стало дурно, тошнота подкатила к горлу, а по щеке побежала слеза. – А вот этот я получил в подарок, когда не захотел убивать должника своей семьи… Уж и не помню, что он там задолжал, и много ли… Помню только боль, уничтожающую душу и необходимость сопротивления… Огонь пожирал мою кожу, он пожирал все хорошее, что было внутри меня, оставляя только озлобленное отчаяние и желание мстить, крушить, убивать… И после того, как я посвятил мести всю свою жизнь, огромное количество сил и энергии, ты хочешь сказать, что это было напрасно??? – он снова болезненно засмеялся и одел перчатки. – Прости, Оливия, но такой слишком жалкой попыткой ты не сможешь изменить то, что после моей смерти файлы с тобой и твоим отцом попадут в руки ФБР. Это даже смешно!
Лив с болью посмотрела на него и вдруг вспылила:
- Да о чем ты вообще говоришь, дурень? Мне жаль, что из тебя вышибал дерьмо отчим, делая из мальчика комок грязи и коврик для своих ботинок, мне жаль, что ты потерял отца и мать, но я говорю правду! Ты не умрешь! Можешь не верить в то, что я сказала тебе о прощении, любви и семье, можешь после нашего разговора гнать на всех парусах в ФБР и выложить им мою голову на блюдечке с голубой каемочкой, но я вела весь этот нервный и очень волнительный для меня треп только к тому, что хотела предложить тебе начать наши отношения с начала! Я не злюсь на тебя за то, что ты сотворил с моей семьей, я понимаю, почему ты это делал! И поэтому я хотела предложить тебе новую игру под названием: «стань моей семьей». – Лив вздохнула и успокоилась, увидев, как удивленно и внимательно Эрнесто слушает ее, как горят его серые глаза, не веря в то, что слышат его уши… - Я хочу протянуть тебе руку и показать, что ты не один. Что у тебя может быть семья. – тихо сказала Лив. – Каждый человек заслуживает хоть малюсенький кусочек любви и окрыляющего душу чувства, что он небезразличен кому-то, что его кто-то ждет, что есть человек, который соберет тебя воедино, почувствует то, в чем ты нуждаешься в данную минуту, подберет осколки твоего разбитого сердца и поможет тебе постепенно, через боль, через мучения, собрать их заново… Тот, с кем можно поговорить, кому можно позвонить… Тот, кто всегда будет рядом, не зависимо от глубины ямы, в которую ты с таким шумом и свистом грохнулся… Мы совсем не знаем друг друга, - сказала девушка, отчаянно заглядывая в его глаза, - но я чувствую связь между нами. У нас есть кровное родство, и я… понимаю, что творится у тебя внутри.