- Нет, нет, это любопытно! Кто же мог перерезать провода изнутри… в салоне, то есть!
- Странный вопрос. Разумеется, кто-нибудь из наших предшественников. Дюмон, например.
- А-а-а… - разочарованно протянул я.
Разумеется, кто же еще?.. Нет, так не пойдет, сейчас я приму хорошую дозу снотворного - утро вечера мудренее.
- Хэлло, Свен. Где вы намерены спать?
- Мне все равно. Занимайте каюту Пашича.
Мне оставалось разыскать в аптечке коробку снотворного, взять свежее постельное белье и удалиться. Почему-то хотелось быстрее покинуть салон.
- Один вопрос, Грэг! - останавливает меня Болл. - Вы, случайно, не подскажете, что такое «аттол»?
Это как выстрел в спину. Ну что ж, мистер Болл, хорошее попадание… Наклоняюсь, чтобы собрать рассыпанные таблетки.
- Конечно, знаю. Плоский низменный коралловый остров кольцеобразной формы.
- Я не о том, - раздраженно перебивает Болл. - Меня интересует «аттол», который пишется с двумя «тэ» и одним «эль».
- Та-ак… Вас удивила надпись на понтоне?
- Понтон?.. Какой понтон?! - Болл поднялся, отодвинул кресло в сторону. - Я обнаружил эту надпись на днище четвертого бункера. Вы были слишком возбуждены, чтобы обратить внимание на мои попытки показать вам ее. Но договаривайте. Что вы увидели на каком-то понтоне?
- То же самое… Спокойной ночи, Свен.
- Нет, стойте! В конце концов это нечестно!..
Я вошел в каюту. Щелкнул замок. О том, что это нечестно, я знал и без его напоминаний. А что было бы честным? Рассказ о моей способности читать слова наоборот? Или признание в том, что сделал злополучную надпись сам? Я рассмеялся. Впервые за много дней. Потом упал на диван и вдруг разрыдался.
Взяв себя в руки, я вытряхнул на ладонь из коробки две крошечные пилюли. Положил на язык, огляделся. Над панелью с датчиками температуры, давления, влажности воздуха - картина. «Царевна-Лебедь» Врубеля. Рамка укреплена прямо на жалюзи динамиков переговорного устройства. Рядом торчит микрофон.
Стол, два стула, диван, на котором я сижу, дверцы встроенного в стену шкафа, настольная лампа - вот и вся небогатая обстановка. Чисто, запах хорошего одеколона. Свет от лампы падает на серую обложку толстой книги. Том монографии Геккеля «Радиолярии». Из-под обложки выглядывает ручка перочинного ножа.
Мне известно, что в шкафу нет ничего, кроме добытых Пашичем образцов горных пород и минералов. Я открыл полированные дверцы. Среди образцов я увидел то, что хотел: белый кусок известняка-ракушечника. Известняк мягкий, пачкает руки. Куском такой породы можно писать на чем угодно и все, что угодно.
Раздается щелчок. Динамики… Я положил образцы на место, отряхнул руки.
- Вы еще не спите, Грэг? - спрашивает голос Болла.
- Нет. Но уже проглотил две пилюли снотворного.
Уменьшив яркость настольной лампы, я лег на спину и заложил руки под голову.
- Я хотел бы поговорить… - В голосе Болла раскаяние.
- Валяйте, - откликнулся я. Меня одолевала тяжкая дрема, я знал, что скоро усну.
- Дело в том, что я… - он запнулся, - виноват перед вами…
- Довольно, Свен, - перебил я. - Мне все понятно. Вы догадались прочесть надпись наоборот - получается «Лотта»… Вы тут же вспомнили бредни Дюмона, но не решились сообщить мне о своем открытии. Откуда вам было знать, что Дуговский рассказал мне об этом. Ну что ж, лучше поздно, чем… Ладно. Теперь слушайте меня внимательно. Вы уже знаете, где я прочел таинственное слово, но вы не знаете другого: три-четыре часа назад на понтоне этой надписи не было.
- Как вы сказали?!
- Не было! - повторил я с ударением. - Если предположить, что надпись сделал не я, то… Сами понимаете, чем это пахнет. И оставьте меня на сегодня. Мне нужно выспаться. А вот ружья… ружья мы с вами бросили, пожалуй, зря.
Я действительно сразу уснул. Не слышал ни слова из того, что ответил Болл.
…Сначала был мрак. Просто мрак и ничего больше. Потом возникли струи голубого огня. Струи расплывались, бледнели, осветляя пространство. Головокружительная беспредельность, насыщенная переменчивым блеском далеких миров и еще наполненная чем-то более сложным и емким. Наполненная пристальным взглядом двух человеческих глаз. Девичьих глаз… «Лотта!» - хотел прошептать ошеломленный странник, который уже потерял себя в этом преогромном пространстве. Но нечем было шептать, не было губ. Была только Мысль.
- Лотта!.. - прошептала Мысль.
- Лотта-а-а… - повторило эхо космический шепот.
- Ты узнал меня, странник? - спросили глаза.
- Я узнал бы тебя среди миллиардов! - ответила Мысль, и где-то обрушилась лавина грохота.
Тогда проступил бледный, овал девичьего лица. Мысль, напрягаясь, жадно вглядывалась в это лицо, полупрозрачное, словно мираж, и, может быть, не существующее вовсе, но такое нужное, необходимое той капельке еще живого теплого, что оставалось среди руин давно утраченных надежд.