Антенны, зеркала и фары на страшной кабине превращались в пушки и крылатые ракеты. Когда смертоносный трансформер зажевал гусеницей металл и стекло, Значков ещё успел почувствовать боль…
— Мы их опередим. Уже опередили.
— У пацана всё больше авторитета. Говорят, на него уже выходят наши банки.
— По пацану плачет отставка. И он её получит, он ею скоро подавится… Нам нужен правильный повод для большого скандала. Найдёшь повод — готовь дырку для ордена.
— И чемодан для баксов?
Взъерошенное, покрытое пепельной перхотью существо шевелило толстым хоботом. Глаза как солнечные батареи, из тысячи зеркальных чешуек, косили во все стороны сразу.
Под хоботом медленно чавкали мускулистые челюсти, с хобота всё время сочилась желтоватая жидкость. Над существом заколыхались прозрачные клеёнчатые паруса. Чудовище взмыло в воздух, открыв жирный, нефтяной пузырь брюха. Уменьшаясь в размерах до обыкновенной мухи, чудовище сделало круг под потолком и спланировало на лысину генерала Барановского.
Генерал Барановский смахнул с лысины муху, наклонился над кроватью. Рядом всплыла ушастая голова Шлеифмана и ещё какая-то физиономия еврейско-медицинского происхождения.
— Очнулся, — сообщила физиономия.
Шлейфман и Барановский кивнули.
— Молодец, — сообщила физиономия, — Рецидива не будет. Ещё пяток укольчиков, и — как огурчик. Завтра утром отпущу…
— Слышишь, ты, искатель приключений, — подал голос генерал Барановский, — ещё пяток огурчиков и ты — как укольчик.
В палате была одна кровать, четыре стула, стол, две тумбочки, телевизор. Окно, дерево в окне. Старлей Рундуков у окна. Второй или третий этаж.
— Давно я здесь? — спросил Матадор.
— Четвёртые сутки, — сказал Барановский.
Матадор цокнул языком.
— По порядку? — спросил Барановский.
«По-порядку» у генерала Барановского означало «по алфавиту».
«Улика, которая кажется главной, может оказаться вовсе не имеющей отношения к делу. И наоборот — второстепенная деталь может оказаться решающей, — любил повторять Барановский. — А если мы какие-то детали сразу объявляем главными, то можем попасть в плен своих представлений. Следовательно, следователь должен следовать алфавиту».
— Буква «А», — сказал Барановский после того, как коллега Шлеифмана удалился, а Матадор получил укол, тарелку овсянки и стакан чаю. — Акварель.
— Акварель, — согласился Матадор.
— Действительно появилась на рынке. Есть сведения о случаях покупки-продажи мухоморо-героинового препарата типа Акварель в Москве, Петербурге и Туле. Оперативных данных пока мало, задержаний не производилось, связи не отслежены. В Питере погиб парень, из которого наши ребята хотели сделать подсадку…
Матадор кивнул. Чувствовал он себя отвратительно. Тело продолжало ломить и плющить, в голове колбасился колокол. Да на хера она нужна, эта Акварель, кто будет покупать такое говно…
— Да на черта она нужна, эта Акварель, кто будет покупать такое дерьмо… — сказал Матадор.
Рундуков и Шлейфман заулыбались.
— Ты пил не Акварель, — строго сказал Барановский. — Ты пил на другую букву.
— На какую? — удивился Матадор.
— Не гони поперёк батьки-то… Есть результаты более подробной экспертизы того, что называется Акварелью. Помимо мухоморов и опия там есть такое химическое соединение… Шлейфман, чего там есть?
— Очень мощный ускоритель химических реакций. Ноу-хау. Действие героина усиливается в несколько раз. Потому наркотик такой дешёвый и опасный. А мухомор, по мнению экспертов, добавляется для нейтрализации побочных действий героина, вызывающего неприятные физиологические ощущения вследствие воздействия на тонкую кору головного мозга…
Матадор застонал.
— Извини, — сказал Шлейфман, — Кроме того, под мухомором клиенту кажется, что он во что-нибудь превращается…
— Адская смесь, — важно резюмировал Рундуков.
— Аптека № 1, — генерал Барановский продолжил перебирать улики на «А». — Туфта. Никакой Акварели там Караулов не нашёл. На другой день ходил Сафин — тоже не нашёл.
Что же, если Славян с Серёгой ничего не обнаружили, значит, и впрямь это был ложный след. В интересном свете предстаёт публикация «Комсомольской газеты»… Да и сразу это звучало издевательством: аптека № 1. Под самым носом у Лубянки.
— Арина Борисова, — продолжил Барановский. — Тыща девятьсот восьмидесят второго года рождения. Не привлекалась. Уроженка деревни Сосновка Саратовской области.
Рундуков хихикнул.
— Это ещё кто такая? — спросил Матадор.
На этот раз заулыбались Барановский с Шлейфманом.
— Есть такая передача по утрам — «Вставайте, ребята». Там девица лежит полуголая в кровати, задницу показывает, грудями трясёт. Разговаривает в прямом эфире с телезрителями. Кто как провёл ночь и так далее. Редкая мерзость.
— И эта баба имеет какое-то отношение к Акварели? — спросил Матадор. Какую-то жопу в утреннем эфире он, кажется, видел.
— Скорее, к тебе, — улыбнулся генерал Барановский. — Она нашла тебя у Политехнического музея, когда ты выпил из пузырька эту гадость. Пыталась погрузить тебя в свою машину. Хлопцы еле отбили. Вроде случайно там оказалась. Рундуков проверяет.
— Я сам проверю, — неожиданно решил Матадор. — Есть какие-то материалы?
— Кобыле, как говорится, легче, — Рундуков вытащил из портфеля небольшую папку, бросил её на одеяло.
— На букву «В» — выговор, — сказал Барановский, — За следственный эксперимент, не утверждённый начальством. То есть, мною. Если ты по своей инициативе ещё чего-нибудь левого съешь или выпьешь, отстраню от дела…
— Больше не повторится, господин генерал, — обещал Матадор, вытянувшись в кровати по лёжке «смирно».
— Буква «Ка», «Комсомольская газета», — продолжал генерал. — В редакцию пришёл человек, представившийся полковником Пушкарём из Силового Министерства. Такого полковника в штате министерства нет. Знал ли главный редактор, кто он на самом деле — неизвестно.
Матадор кивнул.
— Журналисту Огарёву поручили подготовить полосу про Акварель по имеющимся материалам. Сам Огарёв ничего не видел, не слышал, только списывал с Пушкарёвских бумажек. Вечером, накануне выхода газеты, Огарёву сказали, что он премирован туром в Лондон. Вылет рано утром. Любопытно, что ночью у Огарёва почему-то не работал телефон.
— Чтобы он не успел никому сообщить, куда уезжает, — предположил Матадор.
— Совершенно верно. Утром за Огарёвым приехала машина. Но в половине шестого его видел в подъезде сосед, пенсионер Печкин, который в это время выгуливает болонку. Ему Огарёв сообщил, что летит в Лондон. Печкина нашёл Караулов.
Рундуков гордо закашлялся. И при выведенном из игры командире их группа отрабатывала на двести процентов.
— Что в Лондоне? — спросил Матадор. Он был когда-то в Лондоне. Ликвидировал в Челси какого-то заикастого пердуна.
— Ходит, пьёт пиво, играет в колышки, — пожал плечами Барановский. — Как это называется?
— Дартс, — подсказал Шлейфман.
— Да. Наши ребята с ним разговаривали. Утверждает, что никаких выходов на Пушкаря у него нет. Теперь факс. Буква «Фэ».
— Какой факс?
— Твой факс. Который сообщил тебе, что я готовлю подлянку. А ты от меня это скрыл…
Матадор смутился. Всё правильно: листок с изображением маски и с текстом про коменданта у него лежал в бумажнике.
— Факс послан с центрального почтамта. Принят в семь часов вечера, передан, в соответствии с заказом, в два часа ночи. Концов не найти. Текст отправлен на графологическую экспертизу. Пока пусто. Маской занимается Сафин, о результатах на данный момент не докладывал.
— Ещё что-то? — Матадор поморщился. Отступившая головная боль вновь выпустила клешни.