— Тебе вкусно? — спрашивал Матадор, и она улыбалась одними глазами, глотая сперму, как блокадник глотает случайную пайку — подарок судьбы. Выпуская член изо рта, она провела кончиком языка по ободку головки — словно подвела черту, подчеркнула важное место в книжке своей жизни…
Потом Матадор заснул. Арина долго сидела рядом с ним, всматривалась в его лицо, трогала его шрам и ресницы, и Матадор улыбался во сне. Арина вспомнила стихи, на которые наткнулась, листая в Теремке у Зайцева томик Пушкина:
Несколько дней назад, у Политехнического музея, этот мужчина умирал у неё на руках, а она пыталась оживить, расколдовать его жарким поцелуем в губы. И когда она его поцеловала, он также по-детски беспомощно улыбнулся.
— Эта женщина умерла несколько тысяч лет назад. Но время сохранило её красоту для потомков. Полярная экспедиция обнаружила её замороженной в глыбе вечного льда. Экспедиция продала находку сюда, в Британский музей…
Седовласый старик был рад случайному собеседнику в ночном пустом баре. Этот русский парнишка угостил старика пивом, потом виски и с искренним интересом слушал старые лондонские легенды.
Серое здание Британского музея было видно из окна паба.
— Что же дальше? — спросил Огарёв.
— Находку поместили в подвал, в специально оборудованную холодную комнату… Специалисты, накинув шубы, заходили туда полюбоваться красавицей. Художник увидел красавицу и… влюбился в неё.
— Влюбился в доисторическую женщину? — удивился Денис. Голова кружилась — от выпитого пива и виски, от хоровода впечатлений.
— Он получил разрешение нарисовать её портрет, — продолжал старик. — Его пускали с мольбертом и красками в её ледяные покои. И он, согревая дыханием замерзающие пальцы, писал свою странную возлюбленную, чьи пронзительно-голубые глаза смотрели на него из глубины ледяной глыбы. С каждым днём он любил её больше и больше.
— Бедный художник, — Денис заказал ещё два пива.
— И в один прекрасный день, — старик говорил из сладкой полудрёмы, — он решил, что должен разбить ледяной чертог и вернуть красавицу к жизни. Он решил, что поцелуй расколдует её, вырвет из ледяного плена.
«И он сможет не только любоваться на неё через лёд, но и трахать её, как обычную лондонскую тёлку, — подумал Огарёв. — Какая романтическая история!»
— У него был ключ от ледовых покоев… Как-то ночью художник пробрался к красавице, развёл около льдины маленький костёр и стал долбить её ледорубом. Временами ему казалось, что из глубины льда она протягивает к нему руки, словно говорит: освободи меня, любимый, я хочу быть с тобой…
Паб закрывался. Хозяин опускал серебристые жалюзи. Денис и старик вышли на улицу и двинулись к громаде Британского музея.
— Совершенно обезумев, художник крошил ледяную глыбу. Красавица улыбалась ему, ждала его, рвалась из своего векового чертога. Уже ближе к утру он добился своего: отвалился очередной кусок льда, и художник оказался нос к носу с красавицей. Но его губы встретили не жаркий ответ любви — они провалились в гнилые рассыпающиеся ткани. Художник почувствовал выпущенный им на волю тысячелетний смрад. Художник, опомнившись, бросился к двери, но оказалось, что в ночной горячке он потерял ключ. Напрасно он молотил в железную дверь. Эти подвалы хорошо скрывают звуки…
По стенам Британского музея клубились мрачные тени.
— Его открыли только через несколько часов, и волна смрада в несколько секунд пронеслась по всем залам музея. Целый месяц потом служащие отмывали от запаха экспонаты…
— А художник? — спросил Огарёв, — Что случилось с художником?
— Его отвезли в Бедлам. Там он и умер спустя много-много лет…
Старик исчез незаметно. По стенам Британского музея клубились мрачные тени. Потеряв счёт времени, Денис смотрел на серое здание и представлял себе чудовищные сцены.
— Двадцатку, — Денис почувствовал лёгкий толчок. Его обступили три подростка — двое чёрных и мулат. Один поигрывал металлическими шарами на толстой цепочке. В больших, как компакт-диски, глазах Денис прочитал угрозу.
— Двадцать фунтов, — повторил мулат голосом, не терпящим возражений.
Почему двадцать фунтов? Что-то Огарёв слышал про двадцать фунтов… Ах, да! Ему советовали носить в отдельном кармане двадцатифунтовую бумажку. Именно столько стоит доза героина. Такой бумажкой молено откупиться от наркомана… У Дениса не было отложено двадцать фунтов. Дрожащими пальцами он достал кошелёк, вытащил оттуда нужную купюру, протянул мулату. Один из чёрных грубо выдернул кошелёк у него из рук.
— Э-э, мы так не договаривались, — Денис потянулся за своим кошельком.
— Животное, — сказал чёрный и ударил Дениса ребром ладони по шее.
Денис охнул и схватился за шею. Мулат пнул его ботинком в яйца. Денис согнулся пополам. Тяжёлые шары метались, как два озверевших глобуса, слетевших с орбит. На счастье, вдали раздался тревожный полицейский свисток, грабители провалились сквозь землю. Не иначе, в подвалы Британского музея.
В участке ему промыли, забинтовали раны, утешили, что кости не перебиты, объяснили, что нападения наркоманов на одиноких ночных путников пусть и редки, но будут происходить всегда, пока существует героин. А так как героин вечен, то и нападения будут происходить вечно.
Он спал пятнадцать часов. Ему снился лёд.
Гаев покончил с гусем, вытер руки и лицо громадной салфеткой. Взял зубочистку и отправился в путешествие по зубным просторам, выцепляя из укромных уголков кусочек мяса или вытягивая жилу, застрявшую между зубами.
Ему нравилось заниматься своими зубами. Нравилось вычищать их после еды и драить щёткой по утрам. Нравилось счищать' с них каменный налёт нежножужжащей машинкой.
«В бизнесе главное — крепкие зубы, — любил повторять Гаев. — Откусить и хорошенько пережевать… Только тот раскатит губы, у кого крутые зубы…»
Когда-то у него был «дежурный героинщик» Стёпа. Когда появляются продавцы с партией товара, нужен человек, который первым пустит в себя этот непонятный продукт. Проверит качество. Если товар окажется грязным, этот человек умрёт.
Гаев однажды краем уха услышал, как Стёпа рассказывает о своих зубах. Которые, на самом деле, не зубы, а горы. Целые горные кряжи и горные цепи, под героином так увлекательно путешествовать по ним кончиком языка…
— Зубы — единственная часть скелета, которая выходит наружу, — Гаев запомнил эту стёпину фразу и потом даже использовал её в рекламном ролике зубной пасты «Интердент».
Появился Козлов с телефонной трубкой.
— Журналист Огарёв набирает из лондонской гостиницы наш контактный телефон. Один раз набрал, положил трубку, сейчас снова набирает…
Гаев кивнул. В трубке у Козлова что-то пробормотал невидимый оператор.
— Теперь он набирает телефон, оставленный ему эфэсбэшниками, — бесстрастно сказал Козлов.
— Хорош гусь, — нахмурился Гаев.
— Кладёт трубку, не стал говорить… Теперь он снова набирает наш телефон…
Глава шестая