— Кокнули они его, что ли… — предположил Серёга.
Появились Шлейфман и Матадор, лица их были тревожны.
— Кердык, мужики, — бросил Матадор. — Сдох, собака.
— Ты что, командир? — не поверил Рундуков.
У белой обезьяны и чёрного ублюдка вывалились языки, одинаково длинные и неприятные.
— Ну кто же знал, что эта сука… — Матадор не находил от волнения слов. — Сдох, надо же…
— Сердце, — пояснил Шлейфман.
— Это же тюряга, — занервничал Рундуков. — За такое не отмажут. Если уж Малыша кинули…
— Прорвёмся… Кончаем второго, запишем всё на нашего русского друга…
Славян и Серёга схватили последнего негра за руки-за ноги и поволокли убивать. Он угрём вывалился на пол и пополз на кухню, тыча пальцем в воздух и приговаривая: «Там, там… Кока, кока…» В полу за газовой плитой обнаружился тайник, из которого Шлейфман извлёк мешок с белым порошком.
— Вот он, голубчик. Не меньше кило грамма. А, может, и меньше…
Шлейфман оставил кокаин на столе. Матадор вытащил из кармана рыжее пластмассовое яйцо из-под киндер-сюрприза, зачерпнул половиной яйца порошок. Граммов, может быть, сорок. На сумму, равную годовой зарплате офицера ФСБ.
Потом выложил на тарелке пару гусениц, свернул в трубочку ордер на обыск, аккуратно побаловал обе ноздри. Лампа на потолке сразу стала светить чуть ярче. Матадор покинул кухню, к мешку пошёл Серёга…
Рундуков строчил протокол, Славка отправился за понятыми. Пленники валялись на полу. В том числе и вполне живой, правда, неплохо отделанный негр-очкарик. Его жестоко обманутый земляк смотрел в окно. Над скучным спальным районом поднималась глупая полная луна.
Через три часа на противоположном краю Москвы, в таком же скучном спальном районе так же торчала над панельными башнями тупая луна. Наверное, та же самая.
— Точно говорю, настоящий «Кристалл», — раздался в ночной тиши чистый и звонкий девичий голос. — Видите, и акцизная марка на месте.
Матадор, улыбаясь, подошёл к ночному ларьку. Подозрительный покупатель повертел бутылку, крякнул и растаял в темноте. Матадор ещё раз улыбнулся. Он любил ночные коммерческие ларьки — эти волшебные вертепы, светящиеся нарядные избушки, ласкающие взор разноцветными красочными этикетками.
Стоит себе такой волшебный ларёк, манит путника, как свет в окне. Сигареты кончились, или чисто захотел бухнуть, или перепихнуться обломилось, а гандона нет — не надо переть к грузчикам на вокзал или к слесарям в таксопарк, как это было при советской власти. У своего дома ты найдёшь сказочный домик, где тебя встретит не подозрительный бутлегер, норовящий всучить вместо водки ацетон, не горластая тётка в грязном халате, а миловидная вежливая девчушка.
Матадор заглянул за ряды соков, сигарет и шоколадок — вот сидит она щёчка к щёчке со своим совсем ещё юным пареньком, озабоченно трогает вскочивший над верхней губой прыщик, смотрит по маленькому телеку «Ментов», прихлёбывает из термоса кофе. Идиллия. Уголок теплоты и уюта. Вот ради таких девчат и парнишек, подумал Матадор, ради их спокойного будущего и проливаю я чужую кровь на разных материках…
— Доброй ночи, — сказал Матадор. — Мне, пожалуйста, кристалловскую водку. С акцизной маркой.
Лишь подходя к подъезду, он отпустил с губ совсем уж слащавую улыбку умиления. Вспомнил, что во вчерашнем «МК» описывалось разбойное нападение на коммерческий ларёк на соседней улице, а по всем телеканалам второй день рассказывают, что в Казани отравилось поддельной водкой что-то около ста человек.
Майор ФСБ Глеб Малинин по прозвищу Матадор вошёл в свою квартиру в спальном районе Москвы. Сквозь незанавешанное окно в глаза ему посмотрела глупая полная луна.
Глеб Малинин выставил бутылку на стол, положил рядом пластмассовое яйцо.
Кокаин, полная луна и водка — всё напоминало о Малыше. Как-то, после одной очень кровавой и неприятной операции, Матадор спросил Малыша:
— Ты считаешь, сколько убил человек?
— И считал бы, не сказал, — сразу отозвался Малыш. — Я со многими нашими говорил про это… Каждый примерно помнит все свои убийства, но не складывает их в число. Это страшнее всего — точная цифра. Да про всех и не знаешь. Как считать взрывы? Я вот поезд однажды…
— Сложно представить себе много убитых, — согласился Матадор. — У меня друг был — Саша… Экстрасенс. Он как-то говорит: сообщили по радио, что в Эфиопии миллион человек умерли от голода. Представь, говорит, миллион мёртвых эфиопов. Представь, говорит, для начала одного мёртвого эфиопа. Как он лежит, как разлагается его плоть, как мухи ползают, как под чёрной плотью обнажаются белые кости…
— Некрофилия, — улыбнулся Малыш.
— Да… А миллион эфиопов… Представь, говорит, миллион могилок с крестами — ведь эфиопы христиане! Попробуй нарисовать миллион могил с крестиками. Если рисовать по одной могилке в минуту, то за двадцать четыре часа, если не спать, можно нарисовать… тыщи полторы, что ли. Чтобы нарисовать миллион, понадобится почти два года, а ведь ещё нужны перерывы на еду, на сон… Что ты так странно на меня смотришь?
Тогда-то Малыш и предложил Матадору кокаин.
Лубянское ведомство со времён железного Феликса и батыра Ежова привыкло жить по своим законам. Анаша, например, была строжайше запрещена в СССР, но в лубянских коридорах часто можно было почувствовать характерный сладковатый запах. Андропов мимо пройдёт, только улыбнётся: расслабляются ребятушки.
«Тяжёлые наркотики» — совсем другое дело. За них можно было не только вылететь из органов, но и надёжно выпасть в осадок в казахстанские лагеря.
Правда, так было не всегда. После революции победившие большевики крепко сидели на кокаине. Как иначе Ленин и его дружки смогли бы работать по двадцать часов в сутки?
Бальзамированный труп Ленина ещё долго выделял, словно соль, кокаиновые отложения. Сотрудники мавзолея слизывали с тела драгоценный порошок.
Старики рассказывали, что у Солженицына в «Архипелаге ГУЛАГ» описаны многочасовые допросы: враг народа полдня гниёт на жёстком стуле, теряет сознание, а следователь выложит на зеркальце гусеницу — хоп! — и ему хорошо и покойно. Может гнать хоть об антисоветском заговоре, хоть о ведьме в ступе ещё десять часов…
Но слишком много ценных кадров снюхалось и скололось. Сталин утрендячил старую ленинскую гвардию как раз за то, что гвардейцы превратились в живых прококаиненных-проморфиненных мумий. Они ещё были способны требовать у кремлёвских фармацевтов порошки и ампулы, но уже совершенно не могли управлять государством.
Так что в восьмидесятом, когда Матадор пришёл в КГБ, крепкие наркотики были табу. Но потом последовали годы дружбы с Малышом, когда они часто работали в паре. От Малыша Матадор много узнал о свойствах самых разных веществ, позволяющих разнообразить будни особого суперагента.
Однажды ему поручили прибрать на берегу тихого озера под Мюнхеном толстого рыбака в панаме и брюках-гольф. Матадор пошёл на дело, приняв «уральского коктейля»: в одну ноздрю кокаин, в другую героин. Крышу сносит почище прямого попадания кирпича по затылку. Матадор стрелял сбоку, пуля вошла в висок и вышибла из черепа глаз.
Глаз плюхнулся в воду, рыбы устремились к нему, словно чувствуя, что на сей раз к приманке не привязана леска.
«…Ту-ту-ту-ту…»
«…Ту-ту-ту-ту…»
Что за свинство — услышав автоответчик, бросать трубу.
Луна катилась через окно, как огромное колесо. Малыш утверждал, что в полнолуние надо обязательно жрать наркотики: сознание особо открыто и готово к выходам в иные миры. Он даже напевал из Розенбаума про «партизан полной луны», партизанивших по тайным тропам своего сознания.
«Алле! Глеб! Это Рундуков. Ты ещё не доехал? Негритосы запели — высирают адреса и фамилии. Давай, до завтра. Аккуратнее у генерала…»