Алина Литинская
Акварели
Ночное
Я не умею рассказать, что это значит: стук колесный,
и кто под этот звук распят, а кто его не слышит просто,
и что повисло над мостом, как под шатром ненаказанья.
Ну, мост как мост, но чье-то в нем окаменевшее сознанье;
на рельсы брошена душа, залиты сухожилья сталью,
мчат поезда, висит звезда — блюстительница расстоянья.
Я не умею рассказать о том, как звук дороги тонет,
как поворачивает вспять движенье маминой ладони,
как в детстве виденный чудак от счастья захлебнулся в пенье,
и как десятки лет подряд идем мы к своему рожденью,
о том, как куполом повис знакомой песни призвук дальний
и где, и как пересеклись последний звук и звук начальный.
А тишина туга-туга, ее прессует стук колесный.
Я не умею рассказать… Уже светает, уже поздно.
«Я разжала ладонь…»
Я разжала ладонь — и поплыли в пространстве
Стаи писем, как снег, не касаясь земли,
Я разжала ладонь — и отправилась в странствие
Чья-то жизнь по законам судьбы-несудьбы,
Я разжала ладонь — и закончилось детство,
То, что было давно, то, что было всегда,
Я разжала ладонь — закатилось под сердце
Идеально заточенное "никогда".
У меня на руке перепутаны меры,
Мои дети без возраста и без числа.
И протянуты нити от неба — до неба
От земли — до земли, от меня — до меня.
То ли сын, то ли брат, то ли внук, то ли свекор:
Швы конвертов заклеены наискосок.
Я на праздник себе покупаю бинокль…
А для этой строки не пришел еще срок.
«Здесь чаша высохших озер…»
Здесь чаша высохших озер
И берега с песчаной далью,
Ссутуленные плечи гор
Под сединою слоя давним.
Здесь путаница зим и лет,
Здесь цвет без правил и без лести,
Здесь что-то есть, чего-то нет
Здесь все отдельно и все вместе.
То создавалось много лет
Непреднамеренной рукою:
Отца палитра предо мною –
Еще один автопортрет.
Портрет
Дочери
Из шума многоликой жизни — вдруг,
Из окон, вырвавшись и пронесясь над крышей,
Меня догнал и лег на плечи звук.
Я оглянулась, вслушалась, и слышу.
Я слышу все, мгновенно опознав,
Висок и лоб, и профиль чуть в наклоне,
Движенье рук, полудвиженье глаз
И нотный лист, темнеющий на сломе.
Страницу ту с оторванным углом –
Следы усердия и занятости пальцев –
Хотелось бы мне поместить в альбом,
Где средь своих портретом мог бы зваться.
Вчера мне повстречались ясным днем
Те звуки с человеческим лицом.
«Осиротело место на балконе…»
Осиротело место на балконе,
И птицы удивленно косят глазом,
Они родня уже. О чем я?
О ладони, что, разжимаясь, отпускает разом
И тех, кого люблю, и тех, кого не очень.
И двери приоткрылись среди ночи
(Раздолье сквознякам в моей квартире),
И я живу мишенью в странном тире,
Где попадают просто, без прицела,
И целиться не нужно, вот в чем дело:
Куда ни глянь — кругом одни десятки,
Но до сих пор со мной играют в прятки
Те звуки-незвуки и выстрел-многоточье…
Далёко те, кому и мать, и дочь я.
И зуммер — сердцебиенье телефонье.
О чем я? Все о том же. О ладони.
«Я теплому дождю подставила лицо…»
Я теплому дождю подставила лицо.
Покой и благодать. И лучше не бывает.
И, кажется, меня оберегает
Прозрачных капель хрупкое кольцо.
Ни глаз дурной, ни слово-шепоток
Не проползут, как маленькие змейки,
И небо поливает нас из лейки,
Взимая молчаливости оброк.
Прошу вас, не спугните шум дождя,
Не разбивайте слова в тишине упругой.
Молчание и дождь, чтоб встретиться друг с другом,
Назначили свиданье у меня.
«Рождественский цветок…»
Рождественский цветок, что на моем окне,
сошел с ума.
Он, перепутав времена, зацвел весной.
А оказалось, что не он, а я
сошла с ума,
И, перепутав дни и времена,
весною, а не в январе
отпраздновала Рождество в душе.