Орфей
Памяти Ф. Н.
В подземном переходе флейтист играет Глюка.
Здесь мир иной. Здесь звук иной. Здесь нету звука,
А время, что пропущено сквозь флейту,
Шуршание шагов — не звук, а отзвук чей-то.
Пространство опечалено Орфеем,
Здесь ожил миф, и здесь же он развеян:
Ничто не окончательно в природе,
Покуда мальчик, что в подземном переходе,
В смирении припав губами к флейте,
Посланье за посланьем шлет в столетья.
И, может быть, суровый приговор
Давно уж отменен или смягчен с тех пор,
А красоту — наперсницу печали –
Тысячелетиями мифы оставляли,
Как индульгенцию для всех миров грядущих,
Чтоб глаз не отводить от мертвых и живущих.
И да простят меня все в мире Эвридики:
Орфея голос жив и флейты голос тихий.
И совестно покинуть подземелье,
Где шарканье и шум в табачном зелье,
А звуки флейты тонкой нитью вьются,
Монеты редкие в надтреснутое блюдце –
Скупая мзда посреднику столетий.
И все ж я покидаю своды эти,
И привкус вечности я уношу с собою,
Как будто только что поговорил с тобою.
«Мы говорили…»
Мы говорили, будто на волнах качались,
Играя словом, как вода лучом.
Игра была не в том, что притворялись,
А в том, что не было притворства в том.
«Я каждый день хожу по аллее…»
Я каждый день хожу по аллее
Мимо пустой скамейки.
Однажды на ней
появились двое,
А потом
опять — никого.
И теперь каждый день я хожу по аллее
Мимо очень пустой скамейки.
По кругу
…Всегда загадочны утраты
Быть может, что-то я не так сказала…
Я шла пешком от самого вокзала,
И знала, к горю своему, я знала,
Что больше не увидимся,
И то, что говорю — не говорила,
А делала лишь вид, что говорю,
О том, что ничего не происходит,
Вокзала нет, и поезд не уходит,
Что холодает только к ноябрю,
А нынче лишь сентябрь, говорю.
И что-то мне напомнило колодезь,
Где тени слов от стенки к стенке бродят
Гримасой превращаясь в каламбур,
Где след размыл значенье первозвука;
Перрон все поглотил: ему докукой
Бессмыслица и смысл вчерашних слов,
Он знает циферблат, а не приметы суток,
Из голосов вокзальных — крик гудков,
Я узнаю их нынче в крике уток,
Озерных уток ближних берегов.
Я шла пешком от самого вокзала,
И город спал; толпа вокруг сновала
При полной тишине и при беззвучьи ртов,
Лишь краткий крик гудков мой слух ловил из дали:
Мне показалось, ты меня позвал.
Лечу назад, но рельсы пустовали,
Перрон был пуст в двух тысячах зеркал
И небо надо всем бездомностью зияло…
… И снова шла пешком я от вокзала.
«Дуга — и… Как невелика планета…»
Дуга — и… Как невелика планета!
Плюс-минус океан — и все.
Полсуток солнце бьет в лицо,
Сжигая грани между “та” и “эта”.
А за спиной тихонько так и глухо
Звучит Вивальди. И припала ухом,
Качнувшись, в изумлении Земля.
И ничего уже остановить нельзя,
Мотора гул, Вивальди, ускоренье,
Покачиванья вечное движенье,
Покачиванье лодки на волнах
В такт колыбельной песни о ветрах,
Той песни, где расспрашивала мать:
“Ты где это изволил пропадать?”.
Я эту песню пела своим детям,
Не ведая, что следует за этим.
Откуда знать? Нам это не дано.
И я стою на берегу. А дно
Глядит озерными глазами в небо,
Как тот глядел, кто здесь со мною не был.
Я эту неподвижность берегу,
Как тайный смысл вечного движенья,
Включен мотор, но выключено время.
Я против времени по воздуху бегу.
Мой циферблат растянут океаном,
А вместо цифр — только лица, лица…
Им в памяти моей остановиться
Изображением графически-чеканным.