Помпезные приемы руководителей Восточной Германии, ранее пребывавших у нас в СССР в качестве эмигрантов, — Вильгельма Пика, Вальтера Ульбрихта, Германа Матерна, Карла Марона и других деятелей компартии Германии, принадлежавших к старой, еще тельмановской гвардии, удивляли их и при всем нашем желании не давали должного эффекта. Однако гипертрофированное чувство собственной значимости, то, что мы у себя называли культом личности, некоторые из них, наиболее подверженные этой болезни, с нашей помощью не преминули приобрести. Затем у кое-кого из новых государственных мужей вновь начало возрождаться чувство национального превосходства, близкое к немецкому шовинизму.
В стремлении создать авторитет властям ГДР мы иногда доходили до абсурда. В 1958 году начальник одного из управлений штаба ГСВГ генерал-майор Чеченцев А.Е. был заменен ранее служившим здесь генерал-майором Романовским А.В. На приеме в советском посольстве первый секретарь ЦК СЕПГ В.Ульбрихт заметил Романовского в толпе генералов и офицеров и с громким восклицанием: «Саша, а ты сюда какими судьбами?» — бросился к нему и начал обнимать. После чего значительную часть времени провел с ним на приеме в воспоминаниях о совместной службе на 1-м Белорусском фронте, где Ульбрихт одно время работал переводчиком в 7-м отделе Политуправления по разложению войск противника и жил длительное время в одной землянке с этим Сашей, бывшим в ту пору уже полковником.
Такая фамильярность какого-то неизвестного генерал-майора с первым секретарем вызвала возмущение присутствовавших на приеме командующего и начальника штаба группы войск. По прибытии в Вюнсдорф Романовский получил строгое внушение по поводу своей «бестактной навязчивости» В.Ульбрихту, фактически выразившейся лишь в том, что он ответил на его простые человеческие чувства. Что это было? Зависть, недомыслие или и то и другое? А ведь при иной оценке этой связи ее можно было использовать в нужном для нас направлении.
По службе мне приходилось неоднократно встречаться с министром внутренних дел ГДР Мароном. Этот симпатичный человек, старый коммунист, в прошлом простой рабочий, охотно принимал меня и немало помогал нам. Когда о своих контактах с ним я доложил начальнику штаба группы Сидельникову, тот пришел в ужас и категорически запретил встречаться с Мароном.
Отношения с немецкими официальными лицами должны были строиться по нашей схеме только на уровне равного с равным, не нарушая установленной у нас иерархии.
Эту далекую от ленинских норм практику контактов только с нашей помощью легко усваивали некоторые немецкие руководители, выдвинутые на высокие:посты волею случая или благодаря личным связям с кем-либо из власть имущих. Такие деятели быстро осваивали роль чиновников, оторвавшихся от народа. У них в приемных зачастую должны были сидеть в ожидании аудиенции уже и советские должностные лица.
Некоторые из руководящих работников ГДР договаривались до того, что прозрачно намекали о целесообразности вывода советских войск из Германии, утверждая, что они мешают строительству социализма, завоевания которого немцы в силах защитить сами. При этом забывалась опасность поглощения республики более мощным немецким государством, к которому втайне тяготели многие жители восточных германских земель. Оперативно проведя, не без нашего участия, ряд социальных преобразований, присущих действительно социалистическому государству, немцы на востоке забыли, или сделали вид, что забыли, об ответственности за недавно прошедшую мировую катастрофу, происшедшую и по их вине. Они стали «равными среди равных» в социалистическом лагере и небезуспешно принялись требовать от жертв бывшей немецкой агрессии экономической помощи, которая дала бы им возможность успешно представлять социализм на мировой арене.
В результате жизненный уровень жителей ГДР скоро стал значительно выше, чем в других социалистических странах, включая и СССР. В соревновании «кто больше даст немцам», проводимом двумя лагерями — капиталистическим и социалистическим, выиграли в конечном счете граждане двух немецких государств. При этом как в ФРГ, так и в ГДР, можно сказать, не ощущалось чувства признательности к своим «благодетелям» за то, что чудовищные злодеяния, совершенные гитлеровцами в прошедшей войне, были быстро забыты.
Мои суждения об обстановке в Германской Демократической Республике во второй половине пятидесятых годов вовсе не свидетельствуют о том, что политология была тогда моим главным занятием. Я — разведчик и, естественно, обязан был заниматься организацией разведывательных операций, чтобы собрать как можно больше точной секретной информации о планах и конкретных действиях военного командования США, Великобритании, Франции и других стран Североатлантического блока, а также НАТО в ФРГ. Плюс к этому не выпускать ни на секунду строительство и практическую деятельность западногерманской армии — «демократического» бундесвера. Сколько в нем было демократии, читателю самому не трудно сделать вывод, если он примет во внимание один-единственный неоспоримый факт: вооруженные силы боннской республики, создаваемые в первую очередь с материальной и моральной помощью Вашингтона, возглавляли целиком и полностью бывшие гитлеровские генералы и старшие офицеры.