Полученную информацию доложили в Центр, а вскоре Дронов в журнале «Анналы физики» встретил некролог о кончине Адамса.
Адамс был, пожалуй, для Виктора той спасательной соломинкой, за которую он еще мог держаться в своих шатаниях и сомнениях. Она была для него своеобразной палочкой-выручалочкой в жизненных передрягах, заставляла держаться на плаву, потому что редко какому разведчику удается в первой командировке завербовать ценного агента и в течение нескольких лет иметь его на связи.
Со смертью Адамса рухнула последняя надежда, которая еще теплилась у Виктора где-то в подсознании. Как ни странно, но с этой смертью словно огромный груз свалился с его плеч. Он ощутил себя свободным от всех обязательств. И решение стало неотвратимым.
Вскоре Дронов почувствовал холодок к себе со стороны резидента. Киселев стал к нему подчеркнуто официален. У него практически не было своего оперативного опыта в работе, поэтому он больше обращал внимание на форму, а не на содержание. Придирался к мелочам, любил в отчетах оперативников править стиль, поскольку не мог сделать замечаний по существу. Правда, даже в разведке встречались начальники, которые при полном отсутствии опыта агентурной работы, «с ученым видом знатока» могли давать указания подчиненным, как вербовать агентов, проводить тайниковые операции. Дронов помнил случай, когда полковник Мухин, преподаватель Военно-дипломатической академии, читал лекции по теме «Вербовка» и делал это просто великолепно. Слушатели, затаив дыхание, конспектировали, стараясь не пропустить ни одного слова. Мухин расхаживал между рядами и четко по полочкам раскладывал материал, приводя великолепные примеры из практики агентурной работы различных разведок. Из его лекций складывалось впечатление, что полковник сам великолепный вербовщик. Но как же Дронов удивился, когда через несколько лет узнал, что Мухин был один раз в длительной загранкомандировке в ГДР и был досрочно откомандирован за бездеятельность.
Докладывая резиденту отчет о работе, Дронов почувствовал не только холодок, но и откровенную насмешку.
— Что-то у вас не густо, Виктор Никифорович, — начал Киселев, подписывая и возвращая отчет Дронову. — Скоро год кончится, а результатов-то нет, оценок — кот наплакал. Рассчитывали на Адамса, что завалит нас секретными документами, а он взял и приказал долго жить. Образцы тоже пока не идут, серьезных заделов нет, все по мелочам. В Центре считают, что здесь золотое дно, греби лопатой, только вот никто не знает, как это делать. Одни слова, разглагольствования. В Москве хорошо рассуждать. Вот вас на помощь прислали, научить нас, как это делать.
— У меня в Швеции тоже не сразу пошло, потребовалось время, — отвечал Виктор.
— Но Адамс, я слышал, вам сам с неба свалился, — ехидно заметил шеф.
— Не знаю, может быть, и правда с неба свалился, моей заслуги там было мало. В этом деле не было головокружительных, сногсшибательных агентурных комбинаций, классической вербовки. Все буднично, как-то случайно, само собой, не по правилам, одним словом, повезло, — ответил Дронов спокойно, хотя в груди у него начинала подниматься злоба.
— Ну вот, видите, сами говорите — повезло. В Швеции приходят такие доброжелатели, — снова начал генерал. — Ведь он, американец, к нам почему-то не пришел, испугался. Мы бы тоже не растерялись. А здесь в основном приходят сумасшедшие, шизики, авантюристы, провокаторы. Вы, вероятно, уже убедились, что в Штатах это не в нейтральной Швеции. Вот это-то и не хотят понять в Центре. Здесь не приходится рассчитывать на доброжелателей. Посмотрите, все наши представительства обложены со всех сторон телекамерами, постами КРО, подслушивающими устройствами, даже квартиры нашпигованы жучками. За каждым шагом смотрят, ходят по пятам, ведут демонстративную слежку. Каждый день газеты, радио, телевидение трубят о русских шпионах, о коммунистической империи зла. Наша главная задача не клюнуть на их провокации, сохранять спокойствие. А вам надо искать полезные связи, проявлять больше активности, изобретательности в работе, ведь не успеешь оглянуться — и командировке конец, сами знаете, как быстро пролетают три года за рубежом.
— Да, я все это понимаю, товарищ генерал, — ответил Дронов, а про себя подумал, выходя из кабинета: «Я найду вам эти связи, завалю образцами, документами, оценками, доброжелателями, агентами, и ты первый сменишь пластинку и запоешь мне хвалебную осанну. Этот кабинетный чистоплюй, никогда не нюхавший пороха, учит меня разведке. Где ты был, когда я воевал? Сидел на Урале в военной приемке на заводе, куда спрятал тебя подальше от фронта твой высокопоставленный тесть. Поучает меня, как надо вербовать, а сам живого агента в глаза никогда не видел. Вот Разумихин был резидент так резидент, настоящий разведчик, даже будучи резидентом занимался агентурной работой, имел на связи агента, да какого агента! С неба сваливаются только тем, кто вкалывает и не отсиживается в кустах. Уверен, и здесь можно вербовать, но на этого слюнтяя я работать не собираюсь. Что ни говори: каков поп, таков и приход».