Мы стояли рядом, над водой возвышались лишь наши головы и плечи, и, глядя на нас, можно было подумать, что мы разговариваем. Но мы, переплетя руки, молчали.
Мне показалось, что мы ощутили блаженство одновременно. Я опять почувствовал в ней то же напряжение — ее лицо побледнело. Шейри закрыла глаза и испустила тихий, долгий, пробирающий до костей стон. Исходивший из самых сокровенных глубин души. И это стало последней каплей. Я испытал совершенно невероятное ощущение: хотелось идти ко дну, поддавшись усталости мышц. Взяв руку Шейри, я крепко сжал ее.
— Ты тоже? — тихо спросила она, не открывая глаз.
— Кажется, да. Я и сам в это не верю.
— Верь. — Шейри улыбнулась, оттолкнулась ото дна, легла на спину, делая сильные взмахи руками, поплыла на середину озера, а я стоял еще несколько секунд на месте, счастливый и обессиленный, прежде чем решился последовать за ней. Смотрел, как из воды то и дело показываются ее соски, а один раз увидел пушистый лобок. Работать руками так же мощно, как она, я еще не мог: мне понадобилось время, чтобы догнать ее. Шейри перевернулась на живот и улыбнулась:
— Ну? Проблема решена?
— Полностью.
Она немного проплыла под водой, а когда вынырнула на поверхность, я уже снова отстал на несколько метров.
— У тебя на пальцах перепонки?! — крикнул я вслед.
— Да!
Шейри быстро поплыла кролем и гораздо раньше меня оказалась на берегу, хотя я очень старался. Не хотелось выглядеть перед ней стариком.
— Почему ты предпочитаешь имя Шейри? — спросил я. — Ведь мама называет тебя Санди.
Мы лежали рядом и смотрели на небо. Ее пальцы нашли мои, и мы взялись за руки, как подростки.
— А ты? Почему тебя зовут Барри?
— К сожалению, этим именем я обязан группе «Би Джиз».[5]
— Почему к сожалению?
— Сейчас мне за это стыдно.
— А в моем выборе виновата дочь Белафонте.[6] Я только добавила «й», чтобы это все-таки было мое собственное имя.
— А Санди — от Сандры?
— Не произноси это имя!
Я хотел узнать о ней все, что можно, и она с готовностью рассказывала: росла без отца, тут неподалеку, в городке Мекмюле, в школу ходила в Остербуркене, потом стала петь в разных ансамблях — сначала в местном американском клубе, а после поступления в институт в другой группе, просто для удовольствия. Позднее, чтобы немного заработать, присоединилась к группе, дававшей концерты. Окончила магистратуру по германистике и английской филологии, отправилась в Америку — учить взрослых американцев немецкому. Но уже через пару месяцев, как раз когда от одной довольно известной кантри-группы ей поступило предложение выступать вместе с ними, Шейри почувствовала, что сыта всем по горло, и улетела назад. Ее брат, талантливый блюз-гитарист, под воздействием ЛСД облил себя бензином и сгорел.
— Мне не хотелось оставлять мать одну, — сказала она и глубоко вздохнула.
Я помолчал, представив себе кошмар, который ей пришлось пережить, и, проглотив комок в горле, спросил:
— Когда это случилось?
— Восемь лет назад.
— А сейчас как?
— Работаю я в кафе, а пою только в душе! А там, у тебя, это было редкое исключение.
— Ну, Бентгенс[7] тоже так говорил. Уверен, ты могла бы сделать сольную карьеру.
— Я не пишу песен.
— Хорошие песни можно найти.
— Я больше ничего не хочу.
Шейри замолчала, а я не собирался настаивать, изображая мэтра, который убеждает молодую певицу в том, что она на многое способна. Я решил сменить тему:
— У тебя есть друг?
— Есть тот, кто считает себя им. Он относится к этому гораздо серьезнее, чем я. А я хочу когда-нибудь уехать отсюда… и не уверена, что с ним.
Я помолчал немного и заметил:
— Вряд ли меня это огорчает.
— У нее нет никого, кроме меня, — сказала она, очевидно, о матери. И добавила, хотя я ни о чем не спрашивал: — У нас хорошие отношения. Она вовсе не такая мещанка, какой кажется поначалу. А все проблемы между матерью и дочерью мы уже разрешили.
Она положила голову мне на плечо и провела пальцем по ключице: вперед, назад, наискосок — рисовала маленький невидимый заборчик. От удовольствия я чуть не замурлыкал.
— Вот бы так всю оставшуюся жизнь, — вздохнул я.
Она приподнялась и посмотрела мне в глаза:
— Как тебе удалось?
— При помощи твоей руки.
Шейри громко засмеялась, потом испуганно огляделась по сторонам, словно кто-то мог обвинить ее в нарушении тишины.
— Я не об этом. Приехать сюда. Ко мне.
— Я хочу быть с тобой.