Я чувствовал себя слишком усталым, чтобы отвечать сразу же, и потом, на следующий же день я собирался наладить видеоизображение. Перед тем как лечь, снова бросил взгляд в сияющие окна «аквариума». Это было так просто и хорошо, словно Джун все еще была там вместе со своим инвалидным креслом.
Программное обеспечение оказалось ни при чем. После перезагрузки экран остался черным. Тогда я надел рабочий комбинезон и кепку и попытался вспомнить, где оставил свой «опель-корсу».
У здания, где располагался мой «офис», имелся только парадный вход. Я не смотрел вверх, торопясь закрыть за собой дверь и, по возможности, незаметно проскочить внутрь. В надежде, что именно в этот момент она в окно не смотрит.
На клавиатуре лежало письмо. Компьютер не подавал признаков жизни — ничего удивительного, что у меня не было изображения. Я вскрыл конверт: записка от владельца, сообщавшая, что на несколько часов отключат электричество. Дата вчерашняя. Что этот тип забыл в моем «офисе»?
Я включил компьютер — электричество уже дали — и подошел к окну.
Калим сидел в инвалидном кресле и читал. Джун не было видно. У него были длинные черные волосы, резкие черты лица и, как я себе и представлял, смуглая кожа. Красивый мужчина. Его тело, очерченное мягкими линиями, насколько я мог видеть, было сложено пропорционально, вот уж точно — ни грамма лишнего жира. Я дал бы ему лет тридцать пять.
Вошла Джун со стаканом воды и тарелкой фруктов в руках: яблоко, очищенный апельсин и виноград. Поставила все это на журнальный столик и подвинула к нему кресло, чтобы Калим мог дотянуться, если захочет. Он даже не поднял головы, продолжая читать, и, как мне показалось, вообще ничего ей не сказал. Она постояла немного рядом с ним, потом отошла к письменному столу.
Мне сразу все стало ясно: она — служанка, живой робот. Будь у меня винтовка, я бы легко его подстрелил. Ведь можно было бы выстрелить несколько раз подряд, не опасаясь, что он убежит.
Камеры работали, и когда я запустил «Токер», имя Джун замерцало в окне. В углу экрана я видел ее: она сидела за компьютером.
Барри. Итак, я снова дома.
Джун. Я почувствовала. Несколько минут назад мне вдруг стало гораздо лучше. Твои глаза, твоя близость. Страшно рада. У тебя все в порядке?
Барр и. Да. Прости, что долго не писал. Слишком много проблем с самим собой и с тенями прошлого. Не сразу нашел Интернет-кафе, правда, по-настоящему и не искал.
Джун. Все в порядке. Самое главное — ты жив, ты снова здесь и все еще мой друг.
Барри. Больше. Гораздо больше, чем тебе бы хотелось.
Джун. Знаю.
Барри. Он там?
Джун. Да.
Барри. И как?
Джун. Дерьмо.
Барри. Я имею в виду твои чувства к нему.
Джун. С трудом подавляю презрение. Но забочусь о нем. Как медсестра или что-нибудь в этом роде. Сажаю на унитаз, расстегиваю брюки, приношу то одно, то другое. Он, правда, не замечает меня, за что я ему признательна.
Барри. Ты его презираешь?
Джун. Смешно, правда? Раньше я не испытывала по отношению к нему ничего подобного, только ощущала его презрение ко мне, а теперь все наоборот. И это тоже нехорошо.
Барри. Ты прекрасно знаешь, что можешь уйти от него в любой момент — нужно лишь решиться. У него нет на тебя никаких прав, и ты не обязана о нем заботиться.
Джун. Ошибаешься.
Барри. Это ты ошибаешься.
Джун. Интересно, наша с тобой переписка сохраняется в памяти компьютера?
Барри. Нет. А вот электронные сообщения сохраняются. Если не хочешь, чтобы их прочли, лучше уничтожь.
Джун. Но я хочу их сохранить. Они дороги мне, необходимы, чтобы не забыть, кто ты для меня.
Барри. Думаешь, он станет шпионить?
Джун. Понятия не имею. Надеюсь, нет. По-моему, ему это неинтересно.
На экране я увидел, что Калим двинулся на своем кресле в сторону столовой. Но предупредить Джун я не мог. Придется смотреть за тем, что будет дальше, стараясь себя не выдать. Нет, нужно все-таки что-нибудь сделать. И тут меня осенило.
Барри. У меня звонок, давай закругляться.
Джун. Хорошо. До скорого.
Теперь он был уже позади нее. Джун повернула голову и увидела, что Калим уставился на экран. Либо он молчал, либо говорил, почти не разжимая губ. Вот когда пригодился бы микрофон.
Она встала и захлопнула ноутбук. Потом вышла из комнаты. Калим остался и посмотрел в окно. Прямо мне в глаза. Я отвел взгляд.
Внезапно я почувствовал облегчение. Захотелось глубоко и эффектно вздохнуть, как учат на уроках вокала, но я этого не сделал — мешала близость моих объектов. Только теперь я осознал, чего боялся: Джун обнимает его, целует, гладит и утешает, а он — слабый, нежный, милый, беспомощный — нуждается в ее заботе и по-человечески глубоко ей благодарен. Я готовился к тому, что увижу какие-то признаки близости, приязни между ними, — это была бы справедливая кара за мою нескромность; со страхом ожидал возрождения страсти, сгорая от ревности и ощущения собственной беспомощности. Вместо этого я смотрел фильм по сценарию, на который мог только надеяться: отчуждение и холодность, заносчивый калека и отвергнутый ангел, — люди, ничем больше не связанные. Такими же, наверное, в свое время казались стороннему наблюдателю мы с Сибиллой.