Калим, который до сих пор производил на меня впечатление застывшей скульптуры на колесах, вдруг стал подвижным и оживленным, казалось, что и в кресле он сидит исключительно по собственной воле, а не потому, что у него нет другого выхода. В какой-то момент я был почти уверен, что ему удалось ненадолго оторвать зад от кресла, когда своей длинной рукой он потянулся за стаканом, стоявшим на журнальном столике. Наверное, потому что он танцор и его тело умеет подчиняться командам.
Некоторое время я стоял у окна, наблюдая за ними. Посетитель бегал из угла в угол, жестикулировал и быстро что-то говорил. Калим лениво развалился в своем кресле, словно только что присел на минутку.
Гость подошел к компьютеру Джун. Поднял крышку и обернулся к Калиму, который теперь находился у него за спиной. Черт бы их побрал!
Джун права в том, что сам Калим ничего в технике не понимает, однако ей не пришло в голову, что он может попросить кого-нибудь помочь.
Калим с интересом смотрел на экран, то и дело покачивал головой, наблюдая за действиями гостя. А я даже не могу предупредить Джун.
Потом Калим сам сел за компьютер, очевидно, следуя указаниям, что делать дальше.
Внезапно их беседа оборвалась. Калим захлопнул ноутбук, гость торопливо раскрыл его вновь и выключил, как полагается, — похоже, они услышали, что вернулась Джун, и не хотели, чтобы она о чем-нибудь догадалась.
И вот она появилась. Сняла куртку, поставила на пол сумку с покупками. Калим успел заблаговременно перебраться в гостиную, а его гость вышел навстречу Джун, чтобы поздороваться. Судя по тому, как Джун протянула ему руку, она не была с ним знакома и очень удивилась, встретив в квартире постороннего человека. Я вышел из «офиса» и по дороге домой размышлял, как предупредить ее, не выдав себя, однако так ничего и не придумал.
Но вдруг я понял, что стоило Джун вернуться, и Калим тотчас стал опять демонстрировать полную неподвижность и беспомощность. Он разыгрывает спектакль! Изображает несчастного, который нуждается в ней и о котором необходимо заботиться — ведь он так из-за нее пострадал! Хотя может прекрасно сам о себе позаботиться. Как и она во время своего эксперимента. Джун ведь все делала сама. Правда, она не была по-настоящему парализована и по ночам тренировалась.
Она снова написала лишь в половине второго ночи. «Теперь он постоянно что-нибудь говорит», — написала она.
Барри. Это должно меня радовать?
Джун. Меня — радует.
Барри. Что говорит?
Джун. Тебе действительно интересно?
Барри. Хочет секса?
Джун. Нет. Думаю, этого бы он от меня не добился.
Барри. Чего же тогда?
Джун. Собирается уехать в Париж или Нью-Йорк. Пробудет здесь, пока страховая компания не выплатит ему деньги, и отправится.
Барри. Ты с ним не поедешь!
Джун. Но я должна.
Барри. Он, несомненно, получит достаточно денег, чтобы позволить себе раба.
Джун. Дело не в этом.
Барри. В чем же?
Джун. Он хочет, чтобы я осталась с ним. И я обязана. У него есть право.
Барри. Он на тебя давит?
Джун. В любой момент он может пойти в полицию и сказать, что это я повернула руль. Попытка самоубийства.
Барри. Позволь мне его пристрелить. Или придушить, если тебе так больше нравится. Как прикажешь. Неплохо бы подвести к его креслу сильное напряжение.
Джун. Придумай что-нибудь новенькое. Ты повторяешься.
Барри. Я бы зарыдал о твоей загубленной судьбе, если бы мог еще плакать. Но слезы кончились.
Джун. Когда я буду уезжать, они появятся.
Барри. Похоже, тебе нравится эта мысль?
Джун. Нет. Самое плохое, что я могу придумать.
Барри. Так освободись от него.
Джун. Не могу.
Мы опять столкнулись с тем, что любые слова звучали фальшиво, и не знали, как отвечать. Она ничего не писала, я тоже, мы сидели перед экранами словно парализованные. Я не мог сказать того, что действительно думал, и, видимо, с ней дело обстояло так же. Или она была просто подавлена.
Барри. Прости. Я должен был сдержаться, постараться с тобой не ссориться. И не требовать того, чего ты не хочешь.
Джун. Не получится. У меня не получается.
Барри. Мне дурно делается от мысли, что он может заглянуть в компьютер и обнаружить твою исповедь. Или нашу переписку.