— Как, как?
— Вы не поймете. Моя дружба — не для всех. Такое понимать надо…
— Стало быть, мы с тобой, тоже, друзья, — Николай Ефимович улыбнулся. — Мне с тобой очень удобно. Так по хозяйству помогаешь…
— Не друзья мы с вами.
— Еще какие друзья. Через часик с забором закончишь и я тебя к соседке направлю. Погреб ей почистишь. Потом еще что-нибудь для тебя придумаем.
— Мы так не договаривались! — Витя бросил кисть на траву. — Не имеете права!
— Стало быть, права не имею? — Николай Ефимович почесал бороду. — Ну, ну. Если хочешь, то можешь отказаться, но тогда я отцу твоему скажу, что ты специально банки мои побил и материл меня, на чем свет стоит. Вот оно как.
— Но, это ложь! — Витя едва себя сдержал, чтобы не наброситься на старика. — Такое хамство манипуляцией называется! Это издевательство над человеком!
— Все так, но твой отец поверит немощному старику, а не попавшемуся на вранье сыну. Ну, так что, докрашиваешь забор и идем к Галине Евгеньевне?
— Ну вы и кадр…, - проскрипел парень сквозь зубы.
В погребе у соседки пришлось изрядно повозиться. Витя «сражался» с обилием заплесневелых банок и ветхих ящиков несколько часов, после чего вылез на белый свет усталый, пыльный и до красноты злой, как какой-нибудь потревоженный подземный зверек. Все это время Николай Ефимович пил с Галиной Евгеньевной в беседке чай и вел непринужденную беседу. Витя рывками направился к ним, чтобы высказать все, что он о них думает, но сделать этого не успел.
— Теперь иди и полей все саженцы, — властно сказала Галина Евгеньевна.
— И не подумаю! — топнул ногой Витя. — Коня себе купите и его запрягайте!
— Что же ты, Витя, деньги у Галины Евгеньевны стащил? — Николай Ефимович покачал головой. — Не хорошо. Придется все твоему отцу рассказать и попросить тебя в услужение еще на целую неделю…
— Заговор! — вскричал фальцетом парень. — Обман! Не имеете такого права!
— Будь хорошим другом, мальчик, — прощебетала хозяйка дома, — иди и займись саженцами. После тебе еще какое-нибудь дело найдется. А если дернуть вздумаешь, то мы к родителям твоим тут же наведаемся и скажем, что ты, оказывается, не мошенник, а простой вор. Деньги мои стащил. Так-то.
Витя закипел чайником и вытянул сжатые в кулаки руки вдоль тела, подобно струнам. Долгий вопль, справленный множеством ругательств, рвался наружу, но, удерживаемый с усилием сжатым, бледным ртом, выходил, как громкий стон. Парень пнул стоящее у беседки ведро, но после поднял его и зажатой походкой направился к бочке с водой. Николай Ефимович и Галина Евгеньевна проводили его пристальными взглядами.
— Не переборщили мы, Николай Ефимович? — хозяйка дома поставила на стол чашку. — Как бы не лопнул мальчик…
— Ничего, Галя. Ему в самый раз…
Галина Евгеньевна оказалась строгим цензором и работу Вити не приняла. Ему пришлось более тщательно вычищать погреб и полить специально пропущенные им саженцы. Поэтому, усталый и качающийся, он закончил работу только в девять вечера. Душа парня рвалась домой, к уютной кровати, на которой так хотелось отдохнуть, но ему предстояло последнее и самое неприятное из всех поручений. Он должен был довести до дома этого вредного и подлого старика. Витя медленно вел его под жилистую, узловатую руку и смотрел на нее так, словно держал ядовитую змею. Николай Ефимович шел молча и смотрел сквозь вечерний сумрак своими мутными, задумчивыми глазами.
— Старый узурпатор…, - не выдержал и пробормотал Витя.
— Я просто пытаюсь стать твоим другом.
— Только дурак назовет такое обращение дружбой!
— Ну, стало быть, ты и есть дурак, Витя.
Витя остановился и открыл рот, чтобы возразить, но не нашелся с ответом. Он растерянно смотрел, как старик тепло улыбается ему и чуть покачивает головой. Так эти два человека и стояли посреди дороги: один — совсем юный, другой — старый; два разных поколения, две разных эпохи и две разных судьбы…
На следующий день удобный друг Никита капался с отцом в движке двадцать первой Волги, которая стояла под кроной изящного тополя у них во дворе, поблескивая белым кузовом. Отец и сын переговаривались под тихий шепот ромбовидных листьев и неторопливо поскрипывали гаечным ключом. За этим делом их и застал Витя. Он встал, чуть поодаль, и замер в нерешительности. Парень так бы и стоял, если бы Виктория Алексеевна — мама Никиты не заметила его из окна и не окликнула своего сына. Никита поднял голову, деловито вытер руки о свои штаны и направился к стоящему у калитки визитеру.