Выбрать главу

Эти мысли всё ещё граничили с расчётливым разумом, но парню окончательно снесло крышу, когда девушка обвила его ноги своими, недавно выросшими вновь, словно по волшебству. А это оно и было, самое настоящее волшебство.

В словах не было необходимости. Она отпала, стоило Мари обхватить его лицо в свои маленькие ладошки и неуверенно чмокнуть в нос. Теперь ее намерения ясны. Нет смысла ей отказывать в этом желании, если оно обоюдно, не так ли?

Да разве это поцелуй? Адриана умиляла это неловкая невинность, и он тут же, с новой силой, будто только что возродившийся из пепла феникс, взмахнул могучими крыльями и взмыл в небо — клюнул в рот Маринетт, требовательно протолкал свой язык ей в рот, расцеловал всю, наверное, а она мычала что-то нечленораздельное, поражаясь новизне новых ощущений.

Она отвечала на его ласки неловко, неумело, но с завидным пылом.

Ее ноги подкашивались, едва держались на плаву, и она хваталась за Адриана как за спасательный круг. А он, напоенный адреналином, весь источал силу и мужество.

Он подхватил ее за зад, прижал лопатками к стеклу и спустился ниже, покрывая трепетными поцелуями ее нежную шею, покусывая, постанывая.

Она дрожала в его объятиях, не зная куда себя девать меж перерывами в ласках, поэтому просто закрывала глаза, отдаваясь наслаждению только так, как и умела — на максимум.

Честно говоря, устав от однообразия и даже несколько заскучав, Маринетт принялась стягивать с Адриану майку, и, разорвав поцелуй и проследив за полосочкой смешанной слюны, тот захохотал. Уж он не знает, какие фильмы ей врубал Феликс, но они явно не прошли даром.

Блондин нырнул, чтобы девушке было легче снять мешающий элемент одежды — и Маринетт распрощалась с ней, кинув куда подальше: некоторое время она была на плаву, но потом потонула, как и эти двое в порочном омуте сладострастия.

Она смотрит через плечо партнёра из-под полуприкрытых век и внутренне истерически смеётся: как комично! Она занимается сексом в своей тюрьме. Выходит, и умрет в этом проклятущем аквариуме?

Русалка провела рукой

по обнаженным плечам Адриана, его груди, прессу и восхитилась: русалы отличаются от человеческих мужчин больше, чем она предполагала ранее. На этом русалка не остановилась — очертив бедра парня ногами, словно обезьянка, она принялась стягивать с него трико и заодно боксеры, и ее попытки так забавляли Адриана, что он не спешил ей помогать.

Так сосредоточенно было ее лицо. Он горячо и чувственно прижался губами к ее ключице и, наконец, распустил туго перевязанные трико, а следом за ними и боксеры.

Мокрая ткань и так оттягивала вниз, так что избавиться от нее — облегчение. Брелок в форме Эйфелевой башни, некогда подаренный отцом, выпал из кармана и шлепнулся на дно аквариума.

Маринетт увернулась от очередного припадка страсти, чтобы удовлетворить свое любопытство: она беззастенчиво уставилась на продолговатую, пульсирующую плоть, и обхватила ее рукой, вырвав изо рта Адриана, пожалуй, самый резкий, громкий и отрывистый стон.

Она провела вдоль всего пениса, надавив на головку, и на лице Адриана отразилась такая истома, что Маринетт поколебалась с выводом: нравится ему это или нет?

Но в следующую секунду, когда он осторожно оцарапал кожу на внутренней стороне бедра, развел ноги в сторону, она поняла, что все делает правильно. За все время этого безумия он посмотрел на нее совершенно прямо, с немым вопросом, и Мари, хоть и чуть поразилась тому, как увеличились его зрачки, кивнула: и этого хватило, чтобы он проник в нее всю до основания.

Ее хриплый, приглушённый его стоном, вскрик повис в воздухе, словно тягучая нега.

Он вошёл медленно, плавно, и она откинула голову назад, прислушиваясь к себе, к своим ощущениям. Приятного мало, но это ни в какие подмётки боли от перевоплощения не годится.

Адриан замер — он хотел, чтобы она привыкла, но к боли по всему нутру, будто тебя давят, рвут и режут — привыкнуть нельзя.

На глазах Маринетт навернулись слёзы, и она заёрзала. На этой ноте ей перестал нравиться сей процесс. Она кусала губы, давя жалобные, хнычущие стоны и мольбы о прекращении, но от хозяина комнаты не укрылась борьба на ее лице.

— Маринетт… — шепнул он в ужасе от ее отчаянной попытки сохранить контроль; меньше на свете он хотел принуждать ее к чему-то, особенно к сексу. Каким чудовищем он будет, если решит, что может брать то, что заведомо принадлежит женщине — ее тело, ради ублажения собственных грязных желаний? — Я должен остановиться, если тебе это не нравится.

— Стой, — ее тонкий голос шелестел тихо, мягко, но настойчиво, — я привыкла заканчивать начатое. Это — не исключение.

— Как скажешь.

О, он был знаком с этой интонацией. Это неслыханное упрямство, сохранение «лица» до последнего.

Адриану ничего не оставалось, кроме как продолжить: он начал двигаться в Маринетт все с той же робостью, неуверенностью, но, почувствовав, как она расслабилась, выдохнул с облегчением и нарастил темп. Он вбивал ее в стекло аквариума, и чувствовал, как силы покидают его: он вот-вот кончит.

Их дыхания сплелись, как цветы в венке: такие разные, но отныне составляют одно целое. Он излился в нее, и они глубоко вдохнули одновременно.

Адриан поцеловал Маринетт в висок и утер каплю пота с ее лба. Незабываемые ощущения. И хотя не так он представлял свой первый раз, оно того стоило.

***

— Разве мы будем есть не здесь? — Маринетт демонстративно очертила пальцем круг вдоль всей комнаты, не обнаружив ни намека на скорую праздную или хотя бы скромную трапезу: ни пищи, ни ее остатков, ни подносов, ни столовых приборов.

Она уже переоделась в предложенное ей платье и тапочки и теперь с вопросом воззрилась на Адриана, который выжимал в цветок свои мокрые трико. На его плече висело махровое полотенце, которым он свободной рукой вытирал шею и лицо.

— Как видишь, нет. Сегодня у меня для тебя сюрприз.

— Да что ты? — Русалка, сидевшая в кресле, хлопнула себя ладошкой по коленке и метко заметила: — Не все сюрпризы в радость.

— Тебе нужна гарантия, что тебе понравится?

— Да.

— Извини, гарантировать я тебе ничего не могу, но клятвенно обещаю, что ты не пожалеешь.

Адриан закончил свои занимательные махинации с трико и, наконец, оставил несчастную вещь в покое, повесив ее на вешалку вместе с майкой.

— Ладно-о, — прищурив глаза, с шутливым недоверием протянула девушка. — Поверю тебе на слово.

Чуть покачиваясь, она встала с кресла, подошла к Адриану и повисла на его шеи. Он, не готовый к такому порыву телячьей нежности, неловко приобнял ее за плечи. Его руки всё ещё влажные и прохладные. Маринетт поёжилась и, привстав на носочки — ах, как приятно утопали ее ступни в ласковом бархате пушистых тапочек! — порывисто чмокнула парня в щёчку. А он горячий. Она провела языком по кончику его губ, и ее поразил этот контраст холода рук и жара лица.

— То, что мы делаем — это неправильно, — аккуратно возразил Адриан, предприняв слабую попытку вырваться из кольца рук русалки.

Маринетт властно возложила руку ему на грудь и взглянула так пронзительно и остро, что он нервно сглотнул. А когда она заговорила, то ее голос эхом отдался во всем сознании, разительно ясный и внятный:

— Адриан, если ты честно проанализируешь свою жизнь, то ты пожалеешь как минимум о половине своих поступков и поймёшь, что они были неправильными.

— Философия на русалочий лад, — нервно хохотнул он, запустив пальцы во взъерошенную от недавнего купания шевелюру.

— В некоторых аспектах мы гораздо счастливее, чем вы, — с той же пугающей серьезностью продолжала русалка, будто бы не обращая внимания на дискомфорт Адриана; отшучиваясь, он уходил от темы. — Мы свободны. Свободны от сомнений. А вы, люди, слишком много думаете.

— Приму к сведению.

— Уж постарайся.