— Почему твое? Наше…
— Ты… — от изумления у девушки спёрло дыхание. Русалки пользовались человеческими мужчинами, их дети не знали своих отцов, так было просто не положено. Она привыкла, у них это в положении вещей, и тут… право, она дала не надеялась. — Принимаешь этого ребенка?
— Безусловно, — нахохлившись, точно ворона, подглядывающая за людьми и не понимающая их причудливых махинаций, чуть оскорбленно ответил Адриана.
— Я рада, — она вспыхнула, будто надломившаяся ветка дерева, упавшая в пожар, и погладила Адриана по щеке.
— Я тоже, — ответил он, подставив лицо для ее ласки.
А потом ему в голову пришла мысль — право, на первый взгляд безумная, но такая назойливая, что Адриан знал наверняка, что не отделается от нее, пока не исполнит — отец должен знать, что Маринетт носит его внука.
Кто знает, быть может, он потеплеет к русалке душой? Во-первых, попытка не пытка, а во-вторых, это коттедж Габриэля Агреста — рано или поздно он бы узнал правду.
Лучше сказать сейчас во избежания последствий. Хотя от последствий не убежать — они будут так или иначе.
Адриан нехотя вынырнул из объятий Маринетт, принял душ и поспешил либо на верную казнь, либо на помилование.
Прежде чем выйти из комнаты, он успел — успел заметить, что никогда еще не было у Мари на лице таких прелестных красок.
***
Адриан рассказал отцу о беременности его возлюбленной. Реакция оказалась, мягко говоря, совсем не такой, какой ждал сын. Перспектива стать дедушкой явно не прельщала бизнесмена.
— Поверить не могу, мой сын обрюхатил русалку. Не верю!.. Эмили, — обратился он внезапно к покойной жене, на носочках потянулся, шею вытянул и все смотрел на потолок, словно выискивая в холодном мраморе лицо женщины, а потом резко соскочил со ступенек, как ребенок, и закружился. Он выглядел так, словно искал отклик Эмили повсюду, ее ласковый взгляд, добрую улыбку. Она будто бы воплотилась в самом доме, в каждой плитке, занавеске. — Эмили, ты видишь это? Видишь, что происходит? Безумие сплошное!
И правда, безумие… Адриан, совсем разочарованный и опустошенный, молча вышел из кабинета. Писк — телефон в кармане его штанов завибрировал. Парень снял блокировку и просмотрел уведомление.
«Адриан, привет. Извини за долгий ответ. Вернее, его долгое отсутствие, хех, — гласили первые строчки сообщения, которые Адриан невольно прочёл не голосом, но интонацией Аликс, и это его улыбнуло, — в общем, мы тут с ребятами все обдумали, посовещались и пришли к тому, что верим тебе. Русалки, интеллект… извини за наши сомнения и колебания, просто такое нереально сложно принять. Чудо какое-то. И знай, парень, мы всегда будем на твоей стороне!
P.s. И да, мы проверили лунные календари, и в тот день действительно было полнолуние, так что мы убеждены! :)»
Адриан отчего-то облегчённо рассмеялся своим прежним, заливистым, солнечным смехом, блаженно откинув голову. Хоть какая-то приятная новость за эти безумные дни.
========== VIII. Завершение начатого. ==========
Спустя месяц
Адриан не без грусти провел вдоль левой стороны своей серой бендли, которая была усыпана новыми многочисленными небольшими вмятинами. Ее привезли на эвакуаторе. Пришлось выплатить штраф.
Ее стоило видеть. Улыбку мужчины, выписывающего штраф. Гаденькую, надменную, кривую. Пока его толстые губы на худом лице — ах, как смешон этот контраст! — раскрывались, когда он говорил, обнажая ряд ровных, но отливающих желтизной зубов, Адриан лишь из вежливости не отвернулся, махая рукой возле носа, чтобы отогнать этот ужасный смрад.
«Что же поделать, мсье Адриан Агрест, даже буржуям не отделаться от выплаты за нарушение общественного порядка», — говорил он что-то в этом духе, и юноша лишь усилением воли не выругался как старый сапожник.
«Разумеется, мсье, — челюсть свело, наверное, от натужной улыбки, — благо, Франция — порядочная страна, и даже таким как я приходится платить по заслугам».
Мужчина издал странный звук, похожий не то на довольное хрюканье вдоволь нажравшийся свиньи, не то на смешок одноглазого пирата, ограбившего английское судно без малейший потери кого-то из своей шайки.
Впрочем, чтобы это не значило, у Адриана после этой встречи осталось терпкое, премерзкое послевкусие во рту. Хотелось выплюнуть эту желчь. Он так и сделал, знатно харкнув, но напрасно траву испачкал — не помогло.
Сарказм того мужчины ядом проник в жилы, разгоняя кровь.
Адриану после этой встречи неожиданно захотелось сделаться вновь хорошим мальчиком, не нарушающим строгие запреты и правила, коим он и был до всего произошедшего. Одуматься. Исправиться.
Но поздно исправляться, когда он так нагрешил, обрюхатив русалку, как выразился его отец.
К слову, об их будущем ребенке. Сначала Адриан принял факт своего будущего отцовства как само собой разумеющееся, ведь умом готовился к худшей новости, которую ему в тот день могла преподнести Маринетт. Но все оказалось не так плохо.
А потом, спустя несколько дней, чувства ударили — и ударили, будто сговорясь! Разом!
Такие смешанные, противоречивые, рассыпающиеся у ног гаммой разнообразных цветов и оттенков. И Адриан понял — он мечтает быть хорошим папой. Но, простит его милостивый Создатель за, быть может, грешную мысль… не о русалочьем ребенке он бредит. Он хочет двуногого сына или дочь.
У него в голове уже выстраивались картинка. Идеальная мечта. Безмятежная семейная жизнь.
Если будет дочь, то он лично будет читать ей сказки, музицировать, рисовать с ней, оставляя на одежде красочные разводы, водить на аттракционы в парк, позволит ей заплетать ему косички и будет хохотать с ней до упаду.
Коль мальчик — он научит его секретным приемам в баскетболе, будет собирать с ним конструкторы и строить роботов, вырезать снежинки на новой год, научит фотографировать, видеть прекрасное во всем и готовить.
Но это будет возможно при одном условии — дитя будет человеком.
Маринетт говорила, что рождение человека возможно, если тело матери ослаблено. Целый год русалка не перевоплощалась в полнолуние. Значит ли это, что надежда не угасла?..
О нет! Адриан тряс головой в такие минуты. Небеса! О чем он только думает? Для Маринетт важно, чтобы ребенок оказался одного с ней вида, ведь ее сородичей осталось так мало…
Он примет ребенка любого: с ногами или без. Да и кто сказал, что он сможет справиться с непростой долей отца? Габриэль Агрест не справился. Так чем же он, Адриан, лучше?
Все, полно размышлений о том, чего ещё следует дождаться. В конце концов, все складывается как нельзя лучше.
Да и отец, спустя всего лишь день, очевидно, отойдя от приступа негодования, проявил благосклонность к будущей матери: он предложил им всем втроём (но втроём — это решительно ненадолго) трапезничать вместе.
Сначала все текло как по маслу. Спокойные формальные разговоры, замечания о погоде, неловкие шутки, и так, слово за словом, они нашли общий язык. Иной раз Адриана даже ловил себя на — воистину, чудной! — мысли, что почти телесно ощущает семейную идиллию каждым уголком своей юной, страстной души.
Но однажды разгорелся спор — спор, затронувший Маринетт, судьбу ее народу, митинг и того или ту, кто растет и крепнет в ее чреве день ото дня.
Обед. Ветер забирается через приоткрытое окно и колышет занавески. Миролюбивое звяканье столовых приборов. Священная тишина и трое в столовой.
Маринетт тянется за полупрозрачным стаканом, отпивает глоток — и на внутренней стороне стакана остаётся отпечаток ее губ. Каждый думает о своем, и она — не исключение. Ее мысли — ребенок, екнувший в животе.
Она дрогнула от неожиданности и, преисполненная трепетной нежности, накрыла свой округлившийся живот ладонью, погладила. Если бы не Габриэль — она бы заговорила с малышом или малышкой, спела бы, спросила бы, как настроение. Она часто так делала.
И пусть со стороны это кажется наивным — она знала, что услышана.
Но в присутствии будущего дедушки она находила сие действие неуместным, а когда Адриан пересказал ей реакцию отца на радостную весть — она окончательно убедилась, что при этом мужчине нужно держать свои порывы ласки при себе.