Вдруг — Габриэль поднимает на русалку свои ясные, холодные, чуть темнее, чем у Феликса, очи — и Мари млеет. Его рот приоткрывается, слова уже дрожат на его устах, но не произносит ни слова. Она внутренне напрягается. Отчего же молчит он?
Прошла секунда — другая — седьмая. Девушка уже отчаялась услышать голос старшего Агреста, но он прорезал воздух, точно бритва, в самый неожиданный миг:
— Маринетт, как ваше самочувствие? — он опустил глаза, тем самым показывая, что для него не осталось незамеченным, с каким умилением она поглаживала живот через ситцевую ткань летнего сарафана. — Как ваш ребенок?
— Все хорошо, благодарю, что интересуетесь здоровьем вашего будущего внука или внучки.
Последние слова девушка церемонно выделила, быть может, слишком звучно, но это стоило того, чтобы узнать, на что способен Габриэль, ведь он недобро усмехнулся и выпалил:
— Той, что родится с хвостом?
Маринетт с силой сжала вилку, которую держала в руках, чтобы это не оказалась шея будущего дедушки. Ее человеческое тело окрепло, поэтому ее хватки следует опасаться.
— Этого я знать не могу.
Сохранять вежливую улыбку с каждым мигом становилось все менее возможным. Уголки ее губ стремительно поползли вниз, но она тотчас напрягала все мышцы своего лица, чтобы оно не выражало враждебности, которая распалялась внутри нее самой. Комарики раздражения жужжали в воздухе и кусали обнаженные щеки, ноги и плечи.
— Но с большей вероятностью так, а не иначе, не правда ль? — Мужчина говорил, как ни в чем не бывало, но Маринетт знала, что он испытывает их терпение.
Оставалось надеяться, что Адриан понимает это тоже. Тот продолжал спокойно ужинать, пихая в рот чрезмерное количество порций салата. Не успев дожевать, он брал ещё и ещё, а лицо его то бледнело, то синело. Мари догадалась, что он не хотел вмешиваться в разговор — боялся, что сорвётся, поэтому удерживал себя таким способом. Смешно и досадно.
— Адриан, ты ничего не потерял?
Адриан не ожидал, что отец обратиться к нему. Он закашлялся. Кашлял поразительно долго, но Габриэль Агрест проявил чудеса выдержки и терпения, дождавшись, пока сын прочистит горло и будет способен ответить:
— Кажется, нет, отец…
Его голос сквозил нерешительностью. Баскетболист судорожно тянул время, пока переводил дух. Это была проверка. Он перебирал в памяти все случаи, когда мог обронить что-то компрометирующие, но так и не припомнил.
Очевидно же, что отец хочет пристыдить его, ведь он уже поймал его за какой-то оплошностью, а сейчас просто играется, как хищник с добычей.
Все это время глаза Агреста старшего оставались прохладными, но блеснули злорадным блеском, когда он вынул из кармана брюк брелок и зазывно потряс им перед собой.
— Я нашел его в аквариуме. — Брелок в форме Эйфелевой башни насмешливо звякнул. — Такая жалость. Я думал, мой подарок найдет применение. Интересно, как он оказался там?
Мужчина бросил брелок сыну. Тот поймал его и, согнувшись пополам, бездумно разглядывал вещицу. Краска местами облупилась. Он уже не выглядел таким новеньким и пригодным, как раньше. И, черт…
Адриан мысленно хлопнул себя по лбу. Ну конечно! Это же тот самый брелок, который без дела валялся на дне кармана в серых трико. Тех самых трико, которые он отжимал после умопомрачительного слияния с Маринетт. Их он потрудился вытащить из аквариума, а про брелок даже и не вспомнил.
Маринетт незаметно дернулась на стуле при упоминании аквариума. Стиснула зубы. Собрав хотя бы внешние остатки уравновешенности, просканировала глазами мсье Агреста. О Боги! К чему все это?
И как она не заметила? Он с самого начала явился на обед с воинственным настроем и желанием потешиться над ними, спровоцировать их на что-то. Какой бред! Маринетт овладел бес: ее приводило в яростное исступление мысль, что он пытался манипулировать ими, их реакцией, их эмоциями. Этого она вынести не могла.
Девушка демонстративно громко положила — если не сказать с остервенением бросила! — столовые приборы на тарелку, а сама встала из-за стола быстро, как фурия. Наградив Габриэля самым предупреждающим взглядом из своего эталона, она проскрежетала:
— Мы зачали вашего будущего внука там, мсье Агрест. И я думаю, вы уже догадались, что к чему.
Мужчина не отвечал, молча и с удовольствием наблюдая за разворачивающимся зрелищем. Адриан удручённо вдохнул, будто бы он здесь самый несчастный мученик Преисподней, и поспешил вслед за Маринетт.
Когда пара уже поднималась по лестнице, Агрест кинул им вслед с сумасшедшим хохотом:
— Трахаться в воде не очень гигиенично! Даже для рыбы.
С тех пор Маринетт, опасаясь неадекватного поведения отца Адриана, не ходила обедать в столовую.
И правда, мсье Агрест все чаще удивлял обитателей дома и слуг странным поведением: бывает, пойдет по длинному коридору в свой кабинет, и так громко и надолго рассмеется без всякой на то причины, что хоть стой, хоть падай. Потом — внезапно! — замолкает. Лицо его — как прежде. Адриан действительно побаивался, что в один из таких неловких случаев его отец задохнётся. Кажется, один из философов так умер — задыхаясь от смеха над собственной шуткой. Страшно вообразить, что такое может случиться и с Габриэлем.
Феликс тоже наотрез отказался кушать в компании отца. Адриану на душе теплее делалось, когда он видел, как мальчик, превозмогая свое странное, невесть знает откуда взявшееся смущение в общение с Маринетт, постепенно привыкал к ней снова.
С приходом весны эти двое часто выходили в сад, обожаемый русалкой, и резвились, играя в прятки, догонялки и настольные игры. Иногда импровизировали пикник: приносили покрывало, сэндвичи в корзинах и смотрели какой-нибудь фильм на ноутбуке Феликса.
Однажды мальчик решил подшутить над Мари и включил ей ужастик — лучше бы этого не делал! Она до того испугалась скримера в виде сморщенного, изуродованного лица темноволосой женщины, что наотрез отказывалась подходить к гаджетам целую неделю, даже когда Феликс пообещал впредь так не делать.
Вот смеху-то было!
Адриан подозревал, что раньше братец воспринимал Маринетт в качестве русалки как себе равную, но сейчас она сделалась для него, пожалуй, слишком взрослой, как Адриан, поэтому он решил, что игры с ней, как прежде — не лучший вариант.
Но все шло как нельзя лучше, поэтому Адриан был доволен. Осталось дождаться только появление на свет малыша — и они заживут ещё лучше!
Иной раз в сердце закрадывалась дурное предчувствие, но Адриан отмахивался от него, вытеснял его прочь из головы и гнал за шиворот. В конце концов, они заслужили спокойствия более длительного, чем месяц, не так ли?
Адриану было хорошо, как рыбе в воде, и он бы век не ушел из этого гаража, не покинул бы этого места. Но долг зовёт.
Поэтому он, потягиваясь, вышел из гаража. В лицо ударила весенняя свежесть — ах, как хорошо, что март выдался теплым! Уже вечереет, но солнце пока не село, а лишь лениво расправив бока, опускалось к горизонту; небо тронули розово-оранжевые разводы, словно неопытный художник неразборчиво размазал краски по полотну, но — ах и ох, боже мой! — какой контраст; облака неспешно прогуливались по причудливому небосводу; из-за декоративных кустов слышался заливистый смех.
Адриан напряг чуткий слух. Двое проказ! Они же обещали ему сидеть дома — вечером обдает прохладой!
Пригнувшись к земле, точно шпион, Адриан тихо подкрался к кустам, раздвинул их в сторону, образуя небольшую щёлочку, через которую мог тайно наблюдать за Маринетт. Она его не видела, поскольку стояла чуть поодаль и, казалось, была слишком увлечена своим занятием.
Ее занятие — поглаживание стеблей цветов. Она любила растения. Поливала их иногда, срисовывала в скетчбук, который ей подарил Адриан, вела свои наблюдения и часами проводила в теплице.