========== Эпилог ==========
Спустя десять лет
Колокольчики весело звякнули, оповещая старичка у прилавка о новом посетителе.
В тесное помещение вошёл хорошо одетый молодой человек лет двадцати — свежий, пышущий силой и здоровьем, он широко улыбался. На его лбу не выделялось ни одной морщинки, что свидетельствовало о том, что он редко хмурился и жил в свое удовольствие.
Его соломенные волосы небрежно взъерошены, словно он только что вернулся из спортзала и наспех пригладил их рукой. Деловой костюм свисал с него, точно он резко похудел и не подходил под этот размер, но ещё не купил новый, не менее дорогой пиджак и штаны.
Дорогой парфюм с едва уловимыми нотками пота обуяли мсье Жозеля, подтверждая его догадки о спортзале.
— Бонжур, мсье, — дяденька пригладил кончики своих длинных черных усиков, которых ещё не затронула седина — сказать по секрету, он ими жутко гордился — и распрямил плечи, желая предстать перед этим высоким, стройным юношей в наилучшем свете. — Чего желаете? В моей лавке товары на любой вкус и цвет: резные поделки из дерева, необычные игрушки, картины, кисточки и краски высшего качества.
«Все вы так говорите», — добродушно усмехнулся Феликс и, вынув из кармана брюк несколько сотен евро и положив их на прилавок, без тени смущения поведал:
— Самый дорогой товар, что у вас есть. На десятилетие моему племяннику.
Мсье Жозель в охапку сгреб деньги и не мог перестать улыбаться. Сынок мажора. Таких он любит больше всего.
***
— Спасибо за покупку. — Старичок с благодарностью помахал застиранным платком в след уходящему Феликсу, словно дева, провожающая солдата на войну. — Приходите ещё!
Затем мсье Жозель промокнул маленькие, как щёлочки, глазки этим платком. Он так растрогался! Очевидно, этот товар он давно не мог выгодно продать — и вот, этот триумфальный день, наконец, настиг его.
В этого Буратино он вложил всю душу. Выйдя из магазина, Агрест бережливо положил искусную работу в багаж, а сам решил прогуляться вдоль правого берега Сены.
Конец марта, все живое благоухало: голуби толпились на фонарном столбе, бродячие кошки изящно прогибали спину и охотились на птиц, встречные собаки гнолись за ними и лаяли в след. Красота. Ближе к семи часам на улице прохладно, но то прохлада лёгкая, приятная.
После недавнего моросящего дождя воздух чист, лёгкие наполняются ароматом корицы. Неподалеку в пекарне пекут булочки. Феликс не фанат корицы, но ее тонкий запах, щекочущий ноздри, вносит в происходящее толику романтичности.
К слову говоря, о романтичности…
У Оуэна, единственного сына Адриана и Маринетт, завтра день рождение, и мальчик, наконец, сможет встретиться с мамочкой спустя полгода.
Впервые за десять лет его день рождение совпал с полнолунием, в которое мамуля сможет перевоплотиться в человека и потискать сына в объятиях, — это раз! Маринетт сопровождала экспедицию в Атлантический океан и помогала водолазам с поисками затерянных артефактов на утонувшем корабле, пропустив пять — только вообразите, целых пять! — полнолуний, а значит долгожданных встреч с сыном. Спустя столько времени они смогут увидеться — это два!
Так что завтрашний день, вне всяких сомнений, знаменательная дата!
Феликс предвкушал завтра не менее, чем его милый племянник. А может (как знать?) и более. Год назад Агрест, теперь уже средний, а не младший, зарекомендовал себя как подающий надежды фотограф.
Он поступил в престижный лицей на архитектора, чтобы возводить роскошные больницы, ветеринарные клиники, рестораны и коттеджи. Однако бросил это дело, стоило серии снимков принести ему всемирную славу!
И в этом деле не обошлось без Маринетт. Ещё тогда, десять лет назад, когда он преподавал ей уроки, у него мелькала запретная мысль — Маринетт такая красивая! Ее хвост великолепен, волосы густы и волнисты, талия тонка и гибка, а изящные кисти рук с такой нечеловеческой силой гребут в воде. Было бы неплохо запечатлеть ее на снимки! — так решил он и с такой же решимостью, с которой желал, не сделал этого.
Ещё не все потеряно, и Феликс по-прежнему находил русалку столь же очаровательной, как и в первую их встречу. Год назад он, превозмогая смущение в сердце и выступившие краской на лице, предложил фотосессию.
И Маринетт с радостью согласилась! Это было так неожиданно, что у Фела тогда подкосились ноги и застучали зубы, будто она не на съемку согласилась, а на свадьбу. Хотя против второго он тоже был бы и не против.
Парень хранит эти воспоминания в особой шкатулке памяти: он до сих пор помнит, какой кристально чистой была холодная вода, когда он погружался туда. Как ослепительно сияло солнце, как ободряюще улыбалась Маринетт и подзывала его к себе, как она позировала, как раздувались ее жабры, как изгибался прелестный, сильный хвост.
И Феликс безмолвно щёлкал, внимая этой таинственной красоте морской девы. Никто до него не решался на это. Он стал своего рода первооткрывателем. Несмотря на многочисленные бунты, митинги, призывы к справедливости, люди не знали до конца, с кем они умеют дело.
И не узнают никогда, потому что сухопутная и водная расы слишком разные, да и о существовании вторых узнали не так давно, чтобы всецело доверять. Большинство людей относились ко всему роду хвостатому… с настороженностью.
Как к дорогому другу, однажды предавшему. На лице — радушная улыбка, когда вы его встречаете, а за спиной — топор. Стоит другу подать хоть малейший повод для беспокойства — вы достаете топор и рубите безбожно, опасаясь возможной атаки с его стороны.
Отношения натянуты, мир хрупок, как хрустальная туфелька, и именно в этом, должно быть, кроется причина такого грандиозного успеха этих нескольких особенно удачных снимков.
Феликс сорвал кучу восторгов и похвал — это раззадорило его самолюбие и помогло принять ответственное решение — а верное или нет, это уже бог судья! — покончить с будущей карьерой архитектора и всецело посвятить себя искусству фотографии.
Он ни о чем не жалел. Он разбирался в геометрии, его креативное и пространственное мышление было развито на редкость хорошо, и — что самое важное! — ему нравилось работать с чертежами, но священный трепет, почти такой же, как у верующего перед иконой, наполнял его до краев исключительно при работе с искусством.
Хочешь не хочешь, а в бездушных чертежах нет сердца, нет возвышенной жизни вне физического тела. Там холодный расчет, сосредоточенность. Лишь искусство способно бросить вызов материальному миру.
И Феликс бросил. Рискнул всем ради освоения мастерства в этом ремесле. Бросил деньги на курсы, посещал галереи, музеи и выставки, заводил полезные связи, прислушивался к советам и сам их раздавал по мере возможностей. Финансовых неудобств он не испытывал: после того, как отец сошел с ума и его упекли в клинику для душевнобольных, Адриан переписал наследство на младшего брата.
Все деньги империи Агрест отошли к нему. Не какая-то доля. Полностью, целиком.
Гордость Адриана не позволяла ему взять хоть какой-то процент от этого состояния. Он желал получать прибыль за счёт собственного труда. Благо, он сын своего отца и быстро влился в модельный бизнес — нелюбимый, нежеланный, ранее презираемый им, но зато свой собственный.
В Оуэне Адриан души не чаял. Хвалил его и лелеял, поощрял интересы мальчика к поэзии и рисованию, водил его на разные секции, бег, плавание, но и не забывал об увлечениях сына — записал его в литературный кружок и художку.
Племянник был лукав, остер на язык, и хотя внешне он был эдакая копия Адриана Агреста, но глаза его — чуть раскосые, узковатые, хитро прищуренные и в момент гнева становившиеся вертикальными, как у хищника из семейства кошачьих — это ему досталось от вольной мамы! Голубые с синевой под зрачками, как глубина океана, в которой родилась его мать.
Тот, что рос, избалованный безграничной любовью папы, устраивал недельные бойкоты и прежутко сердился, когда дядя Феликс смел его отчитывать за какую-нибудь выпендрежную выходку!