— И что ты сделал?
Я ждала, что сейчас он расскажет о том, как они выясняли отношения.
— Ничего.
— Ничего?
— Ничего. Она не заметила. Я сам справился. Мне как-то приятель посоветовал, что если не стоит, то надо подумать про КПФ, и тогда сможешь сконцентрироваться.
— Что такое КПФ?
— Коммунистическая партия Финляндии, КПФ. Вроде как подумаешь о ней, и сразу встает. Я попробовал, и правда сработало. Это, видно, панику снимает, ну, как если подумать о чем-нибудь отвлеченном. А больше со мной такого не случалось.
— Да-а, круто. Слушай, а расскажи…
— Я ни о чем больше рассказывать не буду, — сказал Ханну, повышая голос. — Все, разговор окончен. Что ты пытаешься выяснить?
— Ничего. Я вот думаю, а может, мне завести любовника-негра? Говорят, у них хорошее чувство ритма.
— Когда же ты повзрослеешь? — фыркнул Ханну. Тут я не выдержала и рассмеялась.
«Когда же ты повзрослеешь?» По-моему, это было еще смешнее, чем история про фрукт.
— Подумаешь, выпила чуток, отнесись с пониманием.
— Да ты всегда была такая, себе на уме. Куда ветер подует, туда и ты, — продолжал Ханну. — Ты уж решила бы для себя, чего же ты в конце концов хочешь.
— Хочу любовника-негра, — затараторила я. — Достань мне такого. Или нет, лучше целый вагон любовников-негров. Пусть приезжают к нам в общагу, всем найдем применение!
— К слову о неграх, — начал Ханну. Он явно хотел сменить тему. — Мы с Рэмом Туовила были как-то в Сейнайоки. Ну, значит, идем мы под вечер по центру, темно. Туовила решил закурить, а спичек нету. Через пару кварталов смотрим, у какого-то подъезда негр курит, беззаботно так. Только зубищи блестят в темноте. Так знаешь, что Рэм выдал? Подошел к нему и говорит: «Огонька не найдется, товарищ тьмы?» Так и сказал. Я уж подумал: все, пропали, найдут утром со вспоротыми животами. А негр, тот ничего, протянул зажигалку, спокойно так. Он, наверное, даже не понял, в чем суть.
— Не увиливай, — сказала я и допила содержимое своего стакана.
— Мне пора.
Ханну посмотрел на часы и стал натягивать куртку.
— Куда это тебе вдруг понадобилось?
— У меня свидание.
Он ухмыльнулся. Мне вдруг стало ужасно обидно. Что я буду делать одна, если он уйдет? Мне просто позарез нужно было с кем-нибудь поговорить.
— Ну, что ж. Надеюсь, ты окажешься на высоте, — сказала я.
Он натужно улыбнулся:
— Угу. Ну, созвонимся еще. И свидимся, коли не ослепнем.
— Не дай бог.
Он кивнул, махнул на прощание рукой и ушел. Ни хрена мы не созвонимся, и он это прекрасно знал. Мы были не из тех друзей, которые созваниваются. Я даже не была уверена, что мы вообще друзья. Я теперь ни в чем не была уверена.
Ханну был единственным человеком из моей юности, кого мне действительно иногда не хватало. В детстве он был не такой, как все. Он был добрый. Он гладил нашу кошку во дворе и разговаривал с ней ласково-ласково: «Киска… хорошая…» И говорил он всегда странно. Во втором классе он спросил у учителя: «Видите ли, у меня на завтра запись к зубному, и в связи с этим мне придется пропустить утренние занятия в школе… не могли бы вы посоветовать, как мне поступить?»
А однажды к нам пришел кантор, чтобы провести лекцию о церковной музыке. Это был такой ма-аленький человечек с вечно озабоченным выражением на лице. Его звали Тюрис Тюллеро.
— Как зовут вас, молодой человек? — спросил он у Ханну.
— Анхельм Вальдемар Ройка, — ответил Ханну.
— Вы уверены? Может быть, вас все же зовут Ансельм? — уточнил кантор.
— Анхельм, — ответил Ханну и грустно уставился в окно.
Помню, как-то раз у нас в школе проводили дискотеку для старшеклассников. Я подложила носовые платки в лифчик и с нетерпением ждала вечера. А потом без пяти семь отец объявил, что не сможет меня подвезти. На улице как раз начинался дождь. «Если готова идти пешком, то вперед», — сказал он.
Я уже собралась было разразиться отчаянным плачем, даже набрала воздуха в легкие, как вдруг на улице послышался шум мотора. Выглядываю во двор — а там Ханну Токола на своем мопеде. Волосы уложены гелем, сигарета во рту.
— Вот решил заехать, надо же девчонку до дискотеки подкинуть. Пора прекращать этот детский лепет, — сказал он.
Я ему чуть на шею не бросилась. Всю дорогу я прижималась к его облаченной в косуху спине. Волосы намокли от дождя, и гель медленно стекал на воротник. Его волосы пахли шампунем и летней травой. Стояла осень семьдесят седьмого.
Я заказала еще кружку пива. Одно я знала точно: гораздо приятнее размышлять о грустных вещах в пьяном состоянии, чем пытаться понять их на трезвую голову. Сразу возникает иллюзия, что ты главный герой какой-нибудь хорошей киноленты.