Скоро все кончилось. За все это время Йоуни ни разу не повторил моего имени, не сжимал моих рук и даже, по-моему, не стонал. Как только все кончилось, он отстранился, закрыл глаза и вздохнул с облегчением.
— Спасибо, — сказал он. Потом открыл глаза и улыбнулся.
И тут я начала безумно хихикать. Только сейчас я поняла, как же я волновалась: моя левая рука была сжата в кулак, а правая нога затекла от напряжения. Я сгибала и разгибала ее и безудержно смеялась. Мне было больно и жарко, но я уже давно не чувствовала себя такой живой.
— Эй, ты чего? — спросил Йоуни, свернувшись калачиком у меня под боком.
— Да нет, ничего.
— А что тогда дергаешься?
— Нога затекла.
— Странно. У тебя всегда такая реакция на секс?
— Нет, только после полуторагодового перерыва.
Он уставился на меня:
— Ты это серьезно?
— Угу. Просто подходящих кандидатур не было…
— Ну ты даешь… Сейчас возомню о себе незнамо что…
Он принялся неуклюже гладить мою грудь, выглядывающую из-под кружевной блузки.
— А знаешь, у меня ведь тоже был полугодовой перерыв.
Теперь настала моя очередь таращиться.
— Я даже боялся, что у меня не встанет. Но все ведь вроде хорошо прошло, правда?
Я отчаянно закивала головой.
— Слушай…
— Ну?
— Я ужасно хочу есть.
— Тогда будем тебя кормить.
Я тихонько провела его на кухню.
— По-моему, здесь только лопарская каша, — прошептала я, роясь в холодильнике.
— Что за лопарская каша?
— Ягодный мусс.
— Ух ты. Обожаю ягодный мусс. А молока у тебя, случайно, нет?
Он заглатывал ягодный мусс с такой скоростью, что можно было подумать, будто бы он целую неделю ничего не ел. Он был похож на голодного зайчонка: мокрая от пота челка, на лице — блаженная улыбка.
— Как все-таки здорово снова поразмять кости! — рассуждал он с набитым ртом.
Он сидел на кухне в чем мать родила. Тело у него было что надо — при желании можно, конечно, придраться к едва намечающемуся животику, но придираться мне сейчас не хотелось.
Поев, он глубоко вздохнул и принялся разглядывать свое отражение в оконном стекле.
— Ну и видок! Не прическа, а куриная гузка!
Пока я доставала из кладовки запасной матрас, Ирена высунула голову из своей комнаты и, хитро улыбаясь, произнесла:
— Парень — класс! Десять балов! По крайней мере с виду.
— Зубы мелковаты, — отрезала я и взвалила матрас на плечо. Мне совершенно не хотелось поддерживать этот дурацкий разговор.
Мы лежали бок о бок, ужасно уставшие, но довольные. Со лба Йоуни медленно стекали капли пота.
— Сара?
Йоуни коснулся рукой моих волос.
— Что?
— Спокойной ночи.
Я тихо накрыла его руку своей.
— Спокойной ночи.
Часы в коридоре пробили два, затем три, а я все никак не могла уснуть. Внутри меня пульсировало робкое счастье.
Я смотрела в темноте на неподвижное лицо Йоуни, который все глубже и глубже погружался в сон. Во сне он пискнул пару раз, словно маленький озябший щенок, и теснее прижался ко мне.
3
Я даже не знала, чем он занимается. Я вообще ничего о нем не знала. «Вот дура, — в очередной раз подумала я. — Деревня. Раз уж спишь с человеком, так хотя бы узнай, где он работает».
— Йоуни?
Он спал, уткнувшись носом в подушку.
— Йоуни!
— А?
— Ты кем работаешь?
Он с трудом открыл глаза.
— Журналистом. То есть вообще-то я еще учусь. А что, уже утро?
— Угу.
Я вдруг смутилась. Одеяло сползло на пол, и я стыдливо натянула его на себя. Йоуни закрыл глаза.
— А ты?
— У меня пока нет профессии — так, подрабатываю официанткой в пиццерии. Но осенью пойду в университет. Буду изучать литературу.
— Ясно.
— Сколько тебе лет?
Он снова открыл глаза.
— Что за идиотский допрос?
— Ну сколько?
— Полных лет — тридцать. Место рождения — город Котка. Опасных заболеваний не обнаружено. Мать — зубной врач, отец — инженер. Учился хорошо. Будущий поэт. А который час?
Он схватил меня за запястье.
— Не знаю.
На кухне кто-то гремел посудой.
— И что же за стихи ты пишешь? — спросила я. Моя скованность все не проходила.
— Ну, японские пятистишия, к примеру, — ответил Йоуни. — Хочешь, прочитаю тебе свою лучшую танку? «Всю ночь» называется.
— Давай.