Йоуни замер, задумчиво уставившись в стену. Потом вдруг громко расхохотался.
Он смеялся почти целую минуту, потом отпустил мое запястье и вытер выступившие на глазах слезы.
— Я хочу кофе, — сказал он.
У меня не было ни малейшего желания вести его вниз на кухню, чтобы там все таращились на него, как на восьмое чудо света, но Йоуни быстро вскочил и в одних боксерках заскакал вниз по лестнице. Я натянула на себя футболку и направилась за ним.
— Доброе утро, — пожелала я всем, кто был на кухне, и попыталась расчистить нам место за столом.
— Доброе утро, — ответили все в один голос, словно первоклашки, пялясь на нас как идиоты.
Ирена достала нам кружки.
— Твой любовник будет чай или кофе? — спросила она громко.
Йоуни улыбнулся:
— Кофе.
Ирена пристально посмотрела на него. Потом на меня.
— Не такие уж и мелкие у него зубы…
— Может, оставишь свои комментарии при себе? — попросила я.
Тут Йоуни засмеялся, и все уставились на его зубы.
Я собрала с пола постельное белье и повернулась к Йоуни, придав своему лицу как можно более беззаботное выражение:
— Ну, чем собираешься сегодня заняться?
— Тем же, чем и ты, — ответил Йоуни так, словно это было нечто само собой разумеющееся. — Что ты обычно делаешь по субботам?
— Ничего, — сказала я, пытаясь скрыть свою радость.
— Замечательно. Значит, будем ничего не делать.
— Обычно я валяюсь весь день на кровати и читаю.
— Будем валяться и читать. Причем одну книгу на двоих.
— Почти все мои книги дома, — обронила я, как бы невзначай. Наконец-то удалось это вставить к месту.
— Может, на выставку сходим? Говорят, в художественном музее Пюникки хорошая выставка современного искусства.
— Здорово, — сказала я.
Мы стояли перед здоровенной акварелью, на которой невозможно было что-либо разобрать, кроме раздробленной головы лошади, — все остальное было покрыто пятнами краски и водяными разводами. Впечатляет, ничего не скажешь.
— Довольно необычно, — сказал Йоуни.
— Угу, — промычала я, стараясь изобразить воодушевление.
Однажды я была на экскурсии в художественном музее Прадо, и когда осмотр подошел к концу, я выбежала на лестницу и разрыдалась. Я так ждала, что эти картины «произведут на меня впечатление», но, как я ни старалась, ни одна из них меня не тронула.
Взять хотя бы того же Боттичелли — народ на него так и ломился. И ведь было бы на что смотреть: пухлые ангелочки, мерзкие перекормленные детишки с крылышками. Мне аж дурно стало. А когда я представила себе, какой вокруг этих младенцев стоит запашок, меня вообще чуть не вырвало. Сложно представить себе что-нибудь более отвратительное, чем такой вот жирный херувимчик.
Йоуни поводил пальцем по моей шее.
— Давай потом зайдем куда-нибудь, купим хорошего вина, — предложил он.
Мы взяли три бутылки белого вина, а потом пошли на рынок и накупили всякой вкуснятины. Затем зашли в библиотеку, набрали там целый пакет книжек и газет и отправились к Йоуни.
Все было на удивление легко и просто.
Выпив полторы бутылки вина, мы валялись на матрасе. Йоуни пытался заплести мои волосы в косу.
— Какое у тебя было детство? — спросила я.
— Ну вот, опять ты со своими вопросами… — заныл Йоуни. — Детство… Такое избитое слово. Ладно, допустим, у меня было не самое счастливое детство. И давай закончим на этом.
Он продолжал теребить мои волосы.
— И в чем это выражалось? — не отставала я.
— Меня домогались сразу оба родителя. Отец заставлял трахать его в уши, когда мы ходили в сауну, а мама по воскресеньям просила засунуть палец ей в задницу. И когда я выходил на улицу, все дети кричали: «Смотрите, мазер-факер идет!»
— Ха-ха-ха, — засмеялась я.
— Ну а у тебя оно какое было?
— Да обычное.
— Ага. Воскресная школа, значит, все дела?
— Нет. Я была политически грамотным ребенком. Отец записал меня в молодежный союз центристов «Молодые побеги». Это был просто кошмар. Мы день и ночь репетировали какой-то идиотский танец к очередному юбилею партии. Идея заключалась в том, чтобы мы вместе с «молодыми побегами» всей Финляндии выстроились на стадионе в Хельсинки в виде огромного четырехлистника клевера. Вот мы и маршировали ночи напролет в маленькой комнатушке нашего клуба, выстраивая этот хренов четырехлистник. За две недели до праздника я не выдержала и сбежала. Подвела своих товарищей. Все мосты были сожжены. О возращении не могло быть и речи.