Я встала, подошла к книжной полке и стала рассматривать корешки книг. Вытащила одну. Карин Струк, «Пламя и зола». Я читала ее года два назад.
— Книжками интересуешься?
Марита стояла позади меня, руки в боки.
— Тебе не кажется странным, что ни одной писательнице еще не удавалось писать по-настоящему чувственно? — спросила я, повернувшись к ней.
Она сощурила глаза.
— Все книги, написанные женщинами, можно разделить на две категории, — продолжала я. — В одних героини — роковые женщины, непреклонные красавицы, режущие правду-матку. Другие — сплошной художественный вымысел, приукрашенная действительность, где никто не говорит напрямую.
— У меня болят зубы, — пропищала девчушка с косичками, стоя в дверях комнаты.
— Пойди их почисти, — сказала Марита.
Я поставила книгу обратно на полку.
— Вот то большое темное пятно у двери — мой муж, — кивнула Марита.
Я посмотрела в сторону двери и снова повернулась к ней.
— А я думала, ты воспитываешь детей одна.
— Да что ты? Бог с тобой!
Она взглянула на меня, наморщив лоб.
— Ну, просто ты говорила, что у тебя любовник.
— А у меня и тот и другой. У нас свободный брак.
— Правда? И что, вы счастливы?
— Нет.
— То есть?
— Ну, в обычном браке люди тоже не всегда счастливы.
Она громко расхохоталась.
— Так что так.
Мне было совсем не смешно.
— И как же вы живете?
Я не сводила с нее глаз.
— Не знаю. Всегда говорить одну правду тоже не сахар. Но мы не можем иначе. Я считаю, что человек должен иметь право выбора, зеленый свет на поворотах. А не то в один прекрасный день может оказаться, что и ехать-то больше некуда — тупик. Я верю в абсолютную честность.
— А я нет.
Я подошла к окну и посмотрела на улицу. На заднем дворе росли кривые яблони и стоял синий самокат.
Моя первая любовь, Рейо Коркеакоски, всегда приезжал за мной вот на таком же синем самокате. Самокат был весь обклеен наклейками. Рейо всегда приветствовал меня одной и той же фразой: «Добрый день, как олень?»
Отчего-то он все время говорил об оленях. Кричал людям на улице «Старый пень, купи олень!» и тому подобную ерунду. Он мне тогда казался самым смелым мужчиной на свете.
Кроме того, он был ужасно добрым. Однажды зимой у меня замерзли ноги, и он отдал мне свои валенки, а сам пошел домой в одних носках. Однажды он спросил у меня, хочу ли я посмотреть на его палочку.
— Давай, — сказала я. Я и не поняла, что он имеет в виду. А он показал мне свою пипиську в бабушкином чулане и истерически хохотал, когда я испугалась до ужаса. Нам было по шесть лет.
А потом он переехал на другую улицу и забыл про меня — связался с компанией парней и даже не всегда здоровался, если мы случайно встречались на улице.
В старших классах я даже пожалела, что когда-то дружила с ним. Все лицо его было в пятнах, как подмороженное яблоко, а волосы редкие, как у младенца. Я то и дело слышала его истерический хохот во дворе школы. Он смеялся точно так же, как тогда в чулане у его бабушки, когда он крутил в руках свою жалкую маленькую сосиску и наблюдал за выражением моего лица.
Музыка теперь орала на полную катушку. Я пересела на кресло, чтобы не мешать танцующим, и налила себе вина из бутылки на полу. В соседнем кресле сидел какой-то мужик с бородкой и гладил по голове практически уже отключившуюся деваху в очках.
— А я, между прочим, родственник Мартти Кутинена. — Он неожиданно уставился на меня своими тусклыми глазищами.
— А кто это? — спросила я.
— Мартти Кутинен, — медленно произнес он, — завалил медведя. Сам коротышка, а целого медведя завалил. Об этом даже в книжке писали. Повстречался ему как-то в лесу здоровенный медведь. Так он знаешь что сделал? Дал ему такого пинка под зад, что тот кубарем покатился.
— Под зад, — захихикала деваха в очках.
— С ума сойти, — сказала я.
Мужик захлопал глазами.
— Правда-правда. Маленький, а силищи в нем…
Напротив меня в другом конце комнаты сидел парень в черной куртке. Такой, знаете ли, «крутой малый», о котором втайне мечтают все девчонки-подростки. У него были светлые волосы, косой пробор и наверняка голубые глаза. Я отвела взгляд.
— Прикинь, — визжала какая-то рыжая девчонка у меня над ухом, — у нас в школе одна телка решила завести ребенка только потому, что «так клево ходить на джазовые фестивали с таким вот рюкзачком за спиной, в котором сидит малыш».