Мои безрезультатные умственные упражнения прервали самым неожиданным образом. Хлопнула дверь, и кто-то выкрикнул:
— Велено приступать!
— Кузьма! — откликнулся еще кто-то.
Раздался щелчок — Кузьма дернул рычаг. Я приготовился в третий раз нырнуть головою в пол, но кресло претерпело совершенно иные метаморфозы. Сиденье из-под меня выскользнуло, спинка отклонилась, и я повис на подлокотниках. Тверди под ногами не оказалось — пол снова разъехался, а конструкция поползла вниз, пока моя голова не оказалась на уровне пола. Затем движение прекратилось, и створки люка сдвинулись, едва не сдавив меня. Взглянуть на ноги я уже не мог, но дышал спокойно.
Послышались шаги и характерное постукивание. Подручные генерала семенящими шажками расступились. Пара туфель и трость замерли передо мною. Я начал поднимать голову, чтобы взглянуть на хозяина, — без сомнения, амбре от его ног вдыхал я в эту минуту, — но трость подскочила и тюкнула меня в темя.
— Боитесь, — промолвил я.
— Тебе, щенок, пора о заднице побеспокоиться! — прозвучало в ответ.
«Обожди, голубчик, — подумал я, — посмотрим, как ты забеспокоишься, когда придется ответ держать за произвол!» Такая минута наступит, зарвавшийся генерал будет наказан, я не сомневался в этом. Об одном думал с горечью: ведь то я, мне есть к кому обратиться за справедливостью. А окажись на моем месте обычный человек, не имеющий покровителей? А то, что экзекуции здесь проводились регулярно, не вызывало сомнений. «Ну, ничего-ничего, — злорадствовал я. — Хорошо, держиморда, что на меня нарвался! Уж я позабочусь о том, чтобы припомнили тебе всех, кого ты посмел подвергнуть пыткам!»
А вслух сказал:
— Хамить изво…
И осекся: чьи-то жесткие руки, быстро ощупав мои бедра, принялись стягивать с меня штаны! Забыв о трости, я дернул головою и получил в темечко.
— Что вы делаете, негодяи?! — заорал я вне себя от стыда и ужаса.
Кто-то невидимый оголил меня снизу, мои штаны болтались на связанных ногах, а сам я являл неизвестным мучителям срамные части тела. Я оказался не просто беззащитным, а и униженным. В голову лезли самые гадкие мысли о сути предстоящей экзекуции. Я решил застрелиться, как только получу такую возможность.
— Ну-с, сударь мой, Андрей Васильевич, — с наслаждением промолвил генерал, — для начала попробуем вас на крепость.
Он ударил тростью в пол. Я взревел от жгучей боли — внизу полоснули кнутом по ягодицам. На глаза навернулись слезы. Но и некоторое облегчение я почувствовал: выпороть, значит, меня решили! Больно, конечно, но не повод стреляться.
Я отдышался, боль притупилась. Генерал назидательным тоном промолвил:
— Сударь мой, Андрей Васильевич, я накажу тебя несильно… но так, чтоб запомнил!
Трость врезалась в пол, кнут прошелся по ягодицам. Я вскрикнул, но заставил себя стиснуть зубы, только стон глухой и вырывался наружу.
Трость — в пол! Кнут жахнул по заду! Несильно, называется!
Я стонал, стиснув зубы, но держался, не кричал больше.
Генерал трижды грохнул тростью в пол. Неизвестный палач осыпал меня убийственными ударами. Я терпел и стонал, рискуя стереть зубы до десен. Потом закричал. Но чем пронзительнее орал, тем сильнее старался мучитель. Наконец, я потерял сознание…
Глава 2
Я очнулся от боли. Чьи-то руки — я сразу почувствовал, что не злые, — прикоснулись к моим ягодицам, причинив мне новые страдания. И еще чьи-то нежные пальчики пробежались по моей шее, по щекам, по затылку.
— Тише-тише, миленький, — послышался девичий голос.
Я открыл глаза, обнаружил, что покоюсь щекою на мягких коленях, поднял голову и увидел зеленые глаза, рыжие волосы и солнечные веснушки.
— Где это я? В раю? — прошептал я.
— Вы в моем заведении, — раздался еще один голос.
Женщина говорила по-русски, но с французским акцентом.
— От ангельской обители мы далеки, — продолжила она, — но дарим райские наслаждения. Правда, вам сейчас решительно не до них…
— А вы кто? — спросил я.
— Мадам Шерамбо, — ответила хозяйка, жгучая брюнетка в желтом платье с черной кашемировой шалью.
— А как я сюда попал? — спросил я.
— Квартальный надзиратель доставил вас, — поведала рыжая девица, на податливых коленях которой покоилась моя голова, — и велел позаботиться.
— Что ж, — я воздел очи горе, — Heus-Deus[4], не забудь, зачти ему, когда предстанет пред тобою.
Мадам Шерамбо с осуждением покачала головой и перекрестилась.