Николай Николаевич снова всплеснул руками, изобразив, как я запутал его своим рассказом.
— Из-за чего вы повздорили? — осведомился он.
— Да так уж вышло, что я сбил с него треуголку…
— Как? — удивился Новосильцев. — Что-то я не пойму тебя, братец. Сначала ты говоришь, что над тобой учинили произвол. Потом выясняется, что ты нанес оскорбление незнакомому генералу. Где это произошло?
Отступать было некуда. Нужно было рассказать Новосильцеву правду.
— Видите ли, Николай Николаевич, я столкнулся с генералом на черной лестнице в доме Дмитрия Львовича Нарышкина.
— А что ты там делал?
Будь на его месте Поло, мы бы посмеялись от души над тем, как я потерпел фиаско на любовном фронте. Но Николай Николаевич был намного старше нас, и язык не поворачивался даже в самых учтивых выражениях рассказывать о волокитстве за Марией Антоновной. Тем более что рассказывать об этом предстояло не кому-нибудь, а статс-секретарю императора. Отчего-то пришло мне на ум, что стоит изъясниться по-английски. Казалось, что на малознакомом мне языке слова прозвучат как бы понарошку.
— Видите ли, Николай Николаевич… — Я замялся, вспоминая, какое выражение можно применить. — У меня с княжною намечался, так сказать, небольшой lap-clap[6]…
— Lap-clap? — переспросил он.
— Lap-clap, это по-английски, — пояснил я и, увидев еще большее удивление на лице Новосильцева, добавил: — Думал заглянуть в marble-arch[7], так сказать… пройтись по бристолям, так сказать…
— По бристолям? — Собеседник решительно ничего не понимал.
— Ну да. Так сказать, Bristol cities[8]. — Я фривольным жестом изобразил прелести Марии Антоновны.
— Братец! — всполошился Николай Николаевич. — Правильно ли я понимаю, что ты говоришь о…
— …Нарышкиной, — закончил я и кивнул.
— О господи! — Новосильцев всплеснул руками. — Час от часу не легче! Братец, что ты несешь? Говоришь, тебя незаслуженно наказали, а оказывается, ты оскорбил генерала и покушался на добродетель царской фаворитки! С этого бы и начинал!
— Но это не самое главное! — взвыл я.
— О господи! Что еще ты успел натворить? — вскрикнул Новосильцев и, театральным жестом заткнув уши, добавил: — Не вздумай сказать о бристолях Елизаветы Алексеевны[9]! Не хочу ничего слышать!
— Заговор! — выдал я. — Речь идет о заговоре!
— Ты еще и заговор организовал?! — Николай Николаевич расхохотался.
— Да нет же! При чем здесь я?! Там был какой-то незнакомец…
— У Нарышкиной?
Я заскрежетал зубами, а на губах собеседника блуждала снисходительная улыбка.
— В доме у генерала, — сказал я. — Вы смеетесь, а тут не до смеха. Неизвестный говорил о каком-то чудовищном преступлении. Оно еще не совершилось, а только планируется.
— И что? — Новосильцев смотрел на меня с умилением. — Они задумали свергнуть императора?
— Нет, слава богу, нет. Они хотят отстранить вас от императора.
— Меня? — В голосе статс-секретаря появилось раздражение.
— Шайку якобинцев, так они сказали, — пояснил я и добавил: — Уверен, что подразумевали вас, Поло, Кочубея и князя Адама.
— Тоже мне заговор! — рассмеялся Новосильцев. — Можешь, братец Воленс-Ноленс, добрую половину Санкт-Петербурга в заговорщики записать, да и Москву. Москву в особенности, там теперь прозябают все, кто прежнее положение утратил. И конечно, ненавидят нас, и мечтают государя отворотить от нас, а может, и интриги плетут. Но не стоит на них силы тратить. Бог с ними! Тоже мне заговор!
Я хотел возразить, но вошел лакей и доложил о прибытии князя Чарторыйского.
— Вовремя, — промолвил Николай Николаевич. — Зовите сюда…
— Я уже тут, — раздался голос князя Адама.
Он вошел в гостиную. Мы поднялись навстречу. Новосильцев и Чарторыйский обнялись, а затем князь Адам протянул мне влажную холодную руку:
— Здравствуй, граф Воленс-Ноленс.
— Подай-ка нам кофию, — велел Николай Николаевич лакею.
Чарторыйский опустился в кресло.
— Представляешь, Сармата[10], наш Воленс-Ноленс раскрыл заговор, — усмехаясь, сообщил Новосильцев князю Адаму. — Или организовал? Мы еще не разобрались до конца!
Чарторыйский, настроившись на розыгрыш, с любопытством посмотрел на меня.
— Николай Николаевич, уверяю вас, тут дело серьезное! — с досадой нахмурился я. — Они замыслили что-то страшное! «Россия содрогнется от ужаса!» — незнакомец так и сказал. Александра Павловича обозвал человеком безвольным. А цель-то у них — навязать государю нового фаворита! Кого-то из старых вельмож. Мало того, сановник этот уже был у императора, но отказался от назначения. Получается, Александр Павлович сам и приглашал его! Понимаете, Николай Николаевич? А тот отказался, но отказался из тактических соображений!
9