Он был свободен, молод и весел. И он отлично умел играть. Его мозг порождал больше шуток, чем мог высказать язык, его руки и ноги, его кривляющаяся походка и отчаянная жестикуляция оказались еще красноречивей языка — и скоро вся Аквилея хохотала над новоявленным театральным чудом.
Но он не хотел оставаться в Аквилее. Едва смог себе это позволить — ездил по селам и городам, прибиваясь обычно к торговым караванам, смотрел на мир и заставлял мир смотреть на себя. А потом махнул на всё рукой и перебрался на таинственный, пряный и ароматный Восток, где небо играло с людьми и люди с небом, и научился там отсекать свою память. И только тогда смог вернуться в Аквилею и помочиться на гробницу Циклопа — а потом положить на саркофаг матери букет небесного цвета фиалок. Большего она не заслуживала, но вот фиалки — в самый раз.
Недолго пришлось Феликсу ждать, чтобы высказать свое негодование Аристарху. Тот сам заявился следующим утром: они с Мутиллием слегка припозднились с завтраком, и не успели они оттрапезничать, как в столовую-триклиний вошел свежий радостный Аристарх с каким-то свитком в руках:
— Приветствую, друзья! Нет-нет, не зовите к столу, я уже насытился плодами земными, а теперь, драгоценный мой Филолог, принес тебе еще одну из комедий Менандра — «Рыбак»[65]. Я знаю, ты оценишь!
Что Мутиллий, как хорошая гончая, сделает стойку и сходу возьмет след, можно было не сомневаться. Двое книгочеев углубились в беседу о Менандре, а Феликс с нарочитым безразличием поздоровался, а потом стал дожевывать свой хлеб с оливковой намазкой и кусочком козьего сыра. Взял и погрыз яблоко, отпил из чаши подогретый взвар ароматных трав. Нет, он не доставит Аристарху удовольствия видеть его взбешенным и растерянным.
Но вот, пользуясь тем, что Мутиллий, обтерев руки, раскрыл свиток, Аристарх сам обратился к Феликсу.
— Ну что, ты понял, почему пирог вчера был именно си-рий-ским?
Феликс издал неопределенный звук, означавший, что ему вообще-то безразлично происхождение аристарховых пирогов.
— Да ты, я вижу, сердит на меня?
К столь прямому вопросу Феликс все же не был готов. Что, прямо сразу всё высказать? Наверное, так будет проще.
— Не терплю кощунства.
— Кощунства? Где ты его углядел?
— В том, как ты… как вы переделали Менандра.
— Да разве?
Аристарх как будто нарочно ничего не понимал. Он обернулся к Мутиллию:
— А ты заметил вчера кощунство?
— Что?
— Кощунство вчера на представлении было?
— Не более, чем в обычной комедии Менандра. И много менее, чем в «Лягушках» Аристофана[66], скажем.
— Аристарх! — Феликс все-таки вскипел. — Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю! При всем уважении к моему другу Мути… Филологу, его заденет, если только ты надругаешься над грамматикой или передразнишь Гомера.
— Отчего же, было бы интересно послушать, — буркнул Мутиллий и снова погрузился в свиток.
— Впрочем, его уже ничем не проймешь… Но повествование о сотворении мира, это для начала!
— Иудейские басни, — тут же отозвался Аристарх, — неужели ты всерьез к ним относишься? Неужели ты считаешь, — он слегка понизил голос, — что тот, кто сотворил видимый мир с его несовершенством и страданиями, и есть Всеблагой наш Отец? Нет, это самозванец-Демиург, жалкая обезьяна, которая насмотрелась на хозяина и берет в руки острую бритву, но лишь перерезает себе горло. А иудеи приняли эту смехотворную выдумку за истину и поверили в нее, а еще забавнее, что заставляют других верить в свою якобы избранность и первичность, навязывая свои нелепые россказни и злокозненные измышления нам в качестве священных книг[67]. Феликс, Феликс, но не тебе ведь такие азы объяснять! Не тебя, по слову Павла, кормить словесным молоком, неужто не дозрел ты до твердой пищи?
Феликс заколебался, но только на мгновение.
— Хорошо, оставим иудеев, хотя и тут я не уверен. Но ты же выставил на посмешище не их, а христиан!
— Самоуверенных глупцов, которые считают себя последователями Христа, но ничего не поняли в этом учении.
Тут вмешался Мутиллий:
— Друзья, окончите ваш спор, в котором я ничего не понимаю и не имею намерения понять, а я пойду в свой кабинет. Если что понадобится, позовите.
[66]
Комедия, в которой в смешном виде представлены бог Дионис, трагики Эсхил и Еврипид и некоторые другие мифологические персонажи.