Гэлант ехал впереди, закутанный в плащ. Конан держался рядом с хозяином и внимательно осматривался по сторонам. Пустынный Кода прятался у Конана под плащом. Гном сидел очень тихо и старался лишний раз не обратить на себя внимания. Он ужасно боялся, что Конан выставит его из-под теплого, непромокаемого плаща, пропитанного бараньим жиром. Или, того хуже, заставит идти пешком. Кода испытывал такой ужас перед погодой, что даже не решался забраться в мысли своего спутника. А вдруг там уже созрел злодейский замысел касательно бедного, несчастного пустынного гнома? Нет уж. Лучше пребывать в неведении.
Между тем Конан размышлял совершенно о других вещах, а о своем маленьком спутнике и думать забыл. Конану постоянно казалось, что за ним кто-то следит. Разумеется, он не стал до поры делиться своими подозрениями с Гэлантом: незачем беспокоить сказителя раньше времени. Да и неизвестно еще, как тот отнесется к подобному высказыванию телохранителя. Может ведь и высмеять. А иногда – с таким Конан тоже сталкивался – начнет нарочно дразнить судьбу. Нет уж. Сперва следует убедиться хорошенько, что невидимый соглядатай Конану не почудился.
Этот дождь не нравился киммерийцу – но не потому, что мог испортить лютню или нанести непоправимый ущерб записям Гэланта; Конану мнилось, что непогода вызвана чьими-то злыми чарами. Аквилония, по мнению Конана, кишела колдунами точно так же, как и любая другая страна. Может быть, даже в большей степени.
В тот день смеркаться начало едва ли не сразу после того, как солнце миновало зенит. Гэлант принялся беспокойно озираться по сторонам, высматривая подходящее место для ночлега. Когда спустя пару миль перед путниками появилась таверна, лицо Гэланта просияло, но Конан помрачнел так, что даже невозмутимый Меркон слегка шевельнул бровью – наиболее выразительная гримаса из всех, что мог позволить себе личный слуга сказителя.
– Тебе что-то не нравится, киммериец? – осведомился Гэлант.
Конан молча кивнул.
– В таком случае, давайте остановимся и выслушаем соображения моего телохранителя, – приказал Гэлант своим спутникам.
Конан сказал:
– Я не могу этого объяснить. Мне просто здесь не нравится.
– Предпочитаешь заснуть под деревьями? – уточнил Гэлант.
– Ты обещал, что твой друг граф Мак-Гроган заплатит мне хорошие деньги, если я доставлю тебя к нему в замок целым и невредимым, – заявил Конан. – И я намерен получить мою плату. Если тебя интересует мое мнение, то вот оно: эта таверна стоит здесь на отшибе, до ближайшего города не менее двух, а то и трех дней пути… Да и с чего ты взял, что это таверна?
– А что это, по-твоему?
Конан пожал плечами. Гэлант дружески кивнул ему.
– Поступим так. Расположимся здесь на отдых, но киммериец пусть будет начеку: если его подозрения подтвердятся, будем выбираться. Я обещаю тебе, Конан, отдельную плату за благополучный исход этого дела.
– Лучше бы мы заночевали в лесу, тогда благополучный исход обошелся бы тебе бесплатно, – сказал киммериец.
– Я предлагаю пари, – пояснил Гэлант.
– Я выиграю, – ответил Конан. – С моей стороны было бы нечестным соглашаться на пари с человеком, который ровным счетом ничего не понимает.
– Смею тебе напомнить, Конан, что я проехал сотни и тысячи миль по всем странам Хайбории, я побывал даже в Стигии – и отовсюду выбрался живой, – сказал Гэлант. – Вряд ли твой опыт больше моего.
Конан не снизошел до ответа.
– Стало быть, договорились! – воскликнул Гэлант.
– Погоди, – остановил его Конан. – А какова будет моя плата, если я проиграю?
– Недельное жалованье и три истории из твоей жизни, из которых я мог бы сделать песни, – предложил Гэлант.
– Небольшая плата, – заметил Конан. – Особенно если учесть, что мне не придется ее отдавать.
Конан вошел в таверну первым. Могучим пинком ноги он распахнул дверь и уставился в темное помещение. Это, несомненно, была таверна. Прилавок, большой котел, заметный в широком квадратном окне позади прилавка, длинный стол и две вытертые лавки. На потолке – закопченное колесо, с которого свисало несколько десятков глиняных масляных ламп.
Однако масло в лампах давно прогоркло, фитили покрылись пылью, копоть и сажа заросли паутиной. На полу лежал толстый слой пыли.
– Здесь давно никого не было! – громко объявил Конан. – Попробуем переночевать, но в том, что касается еды и выпивки, нас ждет полное разочарование.
И тут в темном углу комнаты кто-то пошевелился. Конан насторожился: он мог бы поклясться, что мгновение назад там никого не было. Киммериец обнажил меч, готовясь встретить любую неожиданность. Его спутники уже входили. Конан поднял левую руку в предупреждающем жесте.
– Выходи на свет! – крикнул киммериец, обращаясь к невидимке, что таился в полумраке.
Послышались легкие шаги, и перед Конаном появилась маленькая фигурка, несомненно, женская: это была девушка лет шестнадцати, с очень белым лицом и длинными черными волосами. Она была облачена в лохмотья, но смотрела прямо и гордо. Ее босые ноги посинели от холода, однако это обстоятельство ничуть ее, казалось, не смущало.
Конан опустил меч.
– Кто ты? – спросил он.
– Гаусина.
Голос прозвучал чуть хрипло и все же он был приятным, грудным и низким.
– Гаусина – это всего лишь имя, – заметил Конан. – А я спросил о том, кто ты такая.
– Я не больше моего имени, – ответила девушка.
Гэлант отстранил своего телохранителя.
– Довольно тебе допрашивать бедное дитя! – сказал сказитель. – Разве ты не видишь, что она замерзла и наверняка проголодалась?
– Нет, – буркнул Конан, – этого я как раз и не вижу.
– Потому что ты бессердечный, – упрекнул его Гэлант. – Ты смотришь на людей холодными глазами.
– Благодаря чему до сих пор жив.
– Если видеть жизнь глазами любви и сострадания, то… – начало было Гэлант, но Конан перебил его:
– Наша судьба неведома нам, но искушать лишний раз богов не следует. Что ты знаешь об этой девушке?
– Только то, что она одинока, что она страдает…
Конан безнадежно махнул рукой и прекратил всякие возражения, но передвинул ножны так, чтобы можно было в любой момент выхватить меч или кинжал.
Пустынный Кода, как выяснилось чуть позже, вполне разделял опасения своего друга.
– Мне она не нравится, – шептал гном. – Она странная.
– Мы все здесь странные, – проворчал Конан.
– Но она – в особенности. Почему она бродит в одиночку по дорогам Аквилонии?
– Вероятно, нищенка.
По приказанию Гэланта, Меркон зажег в заброшенной таверне лампы и разложил на столе припасы путешественников. В очаге тщетно пытался раздуть огонь Вендо. Дрова отсырели и не хотели заниматься. Помещение наполнилось дымом, тощий Вендо душераздирающе кашлял, стоя на коленях возле очага, так что в конце концов Гэлант велел ему прекратить бесполезное занятие и садиться к столу.
– Будем согреваться дружеской беседой, – объявил сказитель.
Беседа, впрочем, в подобных условиях не клеилась. К ночи дождь усилился, крупные капли вовсю лупили по крыше, как будто намереваясь проломить ее. Девушка Гаусина сидела на краю стола очень тихая и помалкивала, рассматривая своих новых знакомцев широко раскрытыми блестящими глазами. Конану казалось, что в полумраке они странно светятся.
Гэлант попробовал было завести песню, но в этой таверне голос звучал на удивление плохо. Воздух как будто поглощал любые звуки.
Наконец путники стали устраиваться на ночлег: они расстелили плащи на полу, улеглись, прижавшись друг к другу, и вскоре Гэлант, а вслед за ним и Вендо захрапели. Меркон спал тихо, беззвучно.
Конан остался бодрствовать. Гаусина подсела к нему. Она приблизилась так бесшумно, что киммериец не столько услышал ее, сколько почувствовал близость второго человеческого существа. Кода, прятавшийся у Конана под плащом, тихонько зашипел.
– Ты мне не доверяешь, – сказала Гаусина.
– У меня нет оснований доверять человеку, который не оставляет следов на пыльном полу, – ответил Конан.