Сельман и Бехзад переглянулись.
— Наверное, она хочет знать, где ее сын и что с ним случилось, а заодно и расспросить о тебе, — тихо сказал Сельман, повернувшись к своему другу. — Ну что, мне идти одному?
— Позволь мне идти с тобой.
— Скажи управительнице, — обратился Сельман к слуге, — что главный прорицатель прибыл вместе со своим другом.
Через некоторое время слуга снова появился в дверях и сообщил:
— Можете войти вдвоем.
Сельман и Бехзад последовали за слугой и вскоре очутились в покоях Зубейды. Первым вошел Сельман и почтительно поздоровался с матерью халифа. За ним вошел Бехзад, но расстроенная Зубейда не обратила на него внимания. Она сидела, низко опустив голову, лицо ее почти касалось колен. Руки опирались на подушку. Когда Сельман появился в дверях, она подняла голову и закричала:
— Куда ты запропастился? Как мог ты покинуть меня в столь тяжелый час?
Она приказала Сельману сесть, и он опустился на пол. Бехзад занял место подле него.
— Моя госпожа, все это время я не щадя сил разыскивал Бехзада и наконец нашел его, — сказал Сельман.
Лицо Зубейды осветилось радостью, и она воскликнула:
— Ты его нашел! Где же он?
— Вот он, моя госпожа, — и Сельман указал на своего спутника. Зубейда вздрогнула от неожиданности и впилась глазами в юношу. Перед ней сидел красивый и полный достоинства молодой человек. Крик изумления вырвался из груди Зубейды:
— Ты и есть Бехзад?
— Да, я — Бехзад.
— Как ты осмелился явиться сюда? Разве ты не страшишься гнева эмира верующих?
— Я не боялся его, когда он был жив, — с вызывающим спокойствием отвечал Бехзад, — так чего же мне бояться его мертвого?
Дрожь прошла по всему телу Зубейды, она в отчаянии заломила руки над головой.
— Эмир верующих? Мой сын, Мухаммед? Да как повернулся твой язык сказать такое? Ты, верно, издеваешься надо мною, гнусный обманщик?
— Увы, моя госпожа! Я говорю чистую правду. Мне прискорбно объявлять тебе столь тяжкую весть. Но ты сама спросила о халифе, и я не могу лгать.
Зубейда повернулась к Сельману, страстно желая усомниться в услышанном.
— Прорицатель, скажи мне правду… Где эмир верующих? Скажи, что этот человек бредит! Где мой сын Мухаммед? Мой мальчик, мое любимое дитя, где он? Скажи!
— Моя госпожа, — хладнокровно ответил Сельман, — он мертв. Я сам видел его голову — она выставлена на пике над Бустаном.
Услышав эти слова, Зубейда в отчаянии завыла, как раненая тигрица, начала бить себя руками по щекам. В этот момент раздался голос Маймуны, призывавшей на помощь: «Где ты, Бехзад? Спаси меня! Освободи!..»
Бехзад схватился за кинжал и бросился вон из комнаты с громким криком: «Я здесь, моя любимая!..»
Он появился в тот самый миг, когда по приказу Ибн аль-Фадля бродяги схватили Маймуну за волосы и поволокли к дверям. Бехзад выхватил кинжал, бросился к Ибн аль-Фадлю и одним ударом прикончил насильника. Затем он обернулся к бродягам и закричал:
— Убирайтесь прочь, подлецы! Это говорит вам Бехзад!
Когда они услышали этот устрашающий крик и увидели распростертое тело Ибн аль-Фадля, то бросились бежать врассыпную.
Маймуна, разумеется, не знала, что Бехзад находится рядом. Однако из уст девушки, потерявшей всякую надежду на спасение, невольно вырвалось имя любимого, когда Ибн аль-Фадль приказал бродягам схватить ее. Увидев Бехзада, она бросилась к своему спасителю, но тут же лишилась чувств.
— Откуда ты явился к нам, ангел-хранитель? — подбежала к нему Аббада. — Боюсь, как бы тебя не схватила халифская стража.
— Можешь не бояться, моя госпожа, — ответил Бехзад. — Весь Багдад в наших руках, а голова аль-Амина выставлена на крепостной стене для всеобщего обозрения.
Дворцовые слуги услышали эти слова и, охваченные страхом, сбежались к Зубейде. Они застали ее сидящей с распущенными волосами и причитающей:
— Сыночек мой!.. Убили тебя эти злодеи!..
Эти стоны донеслись до слуха Аббады и запали ей в душу. Старуха заглянула в покой Зубейды, и вид страдающей матери растрогал ее. Жалость взяла верх над ненавистью, Аббада нагнулась к Зубейде и поцеловала ей руку.
— Не терзай себя напрасно, госпожа. Такова воля нашего господа.
Ей припомнилась смерть своего сына, и она разразилась рыданиями вместе с несчастной матерью халифа.
Зубейда ожидала, что Аббада будет злорадствовать, но, увидав ее искренние слезы и сочувствие, она устыдилась своих подозрений и взглянула на соперницу робко и приниженно.
— Ты права, Умм ар-Рашид. Мы не знаем тяжести чужого горя, пока не испытаем на себе… Бедные дети… Боже, смилуйся над Джафаром и ар-Рашидом, смилуйся над Мухаммедом… Неужели он убит?.. Неужели это правда, что его голову выставили напоказ, как и голову твоего сына? Ради господа, сжальтесь над его юным телом. Ведь он не привык мучиться. Ему не стерпеть дневной жар и ночной холод. Как вы могли оставить его под открытым небом? Ах, нет у вас никакого сострадания! Ведь он юноша в самом расцвете лет. Надо было умертвить меня, а его оставить в живых. Ты права, Умм ар-Рашид. Я не вняла твоим мольбам, потому что не отпила сама из чаши страданий, — и Зубейда, заламывая руки, начала метаться по залу, оглашая его душераздирающими воплями.