Увлеченная рассказом, она уже забыла о своем желании узнать, кто же эта девушка, приехавшая с матерью Джафара. Но теперь, когда рассказ был окончен, Зейнаб вновь устремила на нее полный любопытства взгляд, и только стеснительность мешала ей прямо задать вопрос молодой гостье.
Дананир догадалась о желании своей госпожи, она сама еще более жаждала разгадать этот секрет, и во время рассказа украдкой бросала взгляды на девушку в надежде понять хоть что-нибудь по выражению ее лица, но все было тщетно. Тогда, набравшись терпения, она решила подождать окончания истории.
Солнце уже почти скрылось. Дананир велела слугам зажечь свечи, стоявшие на подставках вдоль стен залы. Свечи эти были изготовлены таким образом, что воск в них был смешан с благовониями. Когда свечи загорелись, зал наполнился ароматом ладана.
Дананир сидела молча, размышляя, зачем же все-таки, после стольких лет отсутствия, пожаловала сегодня к ним мать Джафара.
— Твой рассказ, госпожа, просто за душу хватает, — наконец прервала она молчание, — но ты не сказала, где ты скрывалась все эти годы, — ведь никто ничего не знал о тебе.
— Скрывалась! — горько вздохнула мать Джафара. — Уж лучше бы мне было похоронить себя заживо! О, почему я не умерла десять лет тому назад, тогда бы не узнала я страданий и горького унижения! Ты же помнишь, Дананир, кем я была в доме Джафара!.. — она закашлялась.
Дананир поспешила перевести разговор на другую тему.
— Да, госпожа, — обратилась она к Зейнаб, — уж я-то лучше, чем кто другой, знаю, какова была эта женщина в дни ее величия. Помню праздник жертвоприношения в доме ее сына Джафара много лет назад; тогда четыреста невольников и невольниц находились у нее в услужении!..
— И я еще считала, — перебила ее Аббада, — что сын недостаточно ко мне почтителен! Зато в дни страшных бедствий я не имела не то что дома — двух шкур овечьих, чтобы на одну лечь, а другой прикрыться! Но все это сейчас не важно, куда важнее дело, с которым я пришла к вам сегодня. Но, верно, я утомила своей исповедью госпожу нашу, Умм Хабибу?
Зейнаб к тому времени прониклась уважением к Аббаде, перестав замечать ветхое платье женщины — так люди всегда судят о собеседниках по одежде и украшениям, прежде чем не узнают по разговору их истинных достоинств, — и почтительно обратилась к гостье:
— Ради бога, моя госпожа! Располагайся у нас, как тебе будет удобно, без всякого стеснения. Ты будешь иметь все, в чем нуждаешься. Мама, — обратилась она к Дананир, — дай же ей все, что необходимо!
Аббада встала и поцеловала Зейнаб:
— Спасибо тебе, госпожа, за твою доброту. Но дело, с которым я пришла, для меня важнее крова, который ты так милостиво предлагаешь. Хотя я ни того, ни другого не заслуживаю…
— Говори, — вмешалась Дананир, — ведь сказала же наша госпожа, да хранит ее господь, что будет тебе дано все, что пожелаешь.
— Ты спрашивала меня, Дананир, почему я скрывалась вдали от Багдада все эти годы? Но как могла я жить в городе, где видела труп моего сына, выставленный на мостах?! Ведь они разрубили тело пополам и распяли обе части на двух мостах, а голову выставили на третьем, так, чтобы видели это все проходившие мимо утром и вечером. Разве не провисел труп моего Джафара больше двух лет, пока халиф не изменил своей воли и ни повелел в 189 году хиджры сжечь его? Словно почуял опасность и сбежал с того дня в Ракку, где и жил до этого года, пока не ушел в хорасанский поход! Представь, каково мне было оставаться в столице? Соглядатаи не дремлют, а халиф приказал всех убивать, кто добром Бармекидов помянет. Да меня бы на клочки разорвали, если бы узнали, что я здесь! Смерти я не боюсь, она легче многого из того, что я испытала, но я должна жить ради этой девушки, — Аббада указала на свою спутницу, и взоры Зейнаб и Дананир обратились на нее.
Глава 13. Спутница Аббады
Под их взглядами девушка смутилась: на ее щеках вспыхнул румянец, в темных глазах блеснули слезы, и она еще больше потупилась.
— С самых первых минут, как вы пришли, смотрю я на эту красавицу, — сказала Дананир, воспользовавшись наступившим молчанием. — Все стараюсь вспомнить, где я ее прежде видела, да не могу. Видно, ошиблась я…
— О вот уж поистине, девушка эта — дочь горя и дитя несчастий! — со вздохом сказала Аббада. — Никто в Багдаде, кроме меня, ничего о ней не знает. Боясь за ее жизнь, я скрыла ее от всех. Она — единственное, что еще связывает меня с этой жизнью. Сейчас впервые за много дней мне хочется вслух произнести ее имя. Нас никто не подслушивает?