— Добро пожаловать, да будет тебе здесь приятно, — отозвался хозяин с улыбкой. Он рассчитывал своим любезным отношением расположить к себе богослова, чтобы тот открыл ему некоторые тайны.
— Ты уже оказал мне почет сверх всякой меры, о визирь! — улыбнулся богослов, быстро понявший, чего Ибн аль-Фадль от него хочет.
Ибн аль-Фадль насторожился: ясновидец неспроста называет его визирем, верно, сумел проникнуть в будущее. Чтобы удостовериться в этом, он сделал вид, что не понимает:
— Ты называешь меня визирем, но ведь визирь — это мой отец!
— Сын визиря — сам визирь, мой господин, — послышался туманный ответ. — Но переходи же к сути дела, я готов внимать тебе.
— Раз ты назвал меня визирем, — не унимался Ибн аль-Фадль, — то я теперь буду звать тебя главным придворным прорицателем.
Садун подумал, что сын визиря и в самом деле поможет ему заполучить эту должность: ведь отец его — человек очень влиятельный при дворе, да и сам аль-Амин весьма расположен к ним обоим. Нужно только сделать так, чтобы молодой человек не забыл об этом.
— Да благословит господь Ибн аль-Фадля! — произнес Садун. — Поистине, все, что он говорит, он выполняет. Я готов слушать и повиноваться.
Ибн аль-Фадль опустил голову, прикидывая, с чего лучше начать.
— Я пригласил тебя по важному делу, которое очень хотел бы сохранить в тайне. Надеюсь, что с твоей помощью я добьюсь успеха, — сказал он.
— То, на что намекает мой господин, — тайна для всех, кроме меня. Но, право, лишнее просить богослова Садуна держать язык за зубами.
Ибн аль-Фадль был изумлен, но все же ему захотелось проверить, правду ли говорит прорицатель.
— Как, ты уже знаешь, о чем я хочу тебя просить?
О страсти Ибн аль-Фадля к Маймуне Сельману рассказал один из дворцовых слуг, подслушавший накануне рассказ Аббады, — напрасно женщины полагали, что беседуют наедине. Слуги в те времена лучше самих господ знали их секреты, да и не удивительно: ведь те, не соблюдая осторожности, о чем только не болтали в их присутствии, не считая слуг за людей.
— Тайна твоя, пожалуй, мне известна, — усмехнулся прорицатель, — если, конечно, она касается не чего-нибудь иного, а только одной молодой девушки.
Ибн аль-Фадль был ошеломлен; его лицо выразило растерянность. Впрочем, после слов прорицателя ему легче было признаться во всем, что таилось у него на душе.
— Раз ты узнал мою тайну, — сказал он, — то не скрою: я люблю эту девушку любовью безудержной, пылкой. Страсть испепеляет мою душу…
При этих словах глаза его засверкали, краска разлилась по щекам, свидетельствуя о силе владевшего им чувства.
Садун рассмеялся.
— Любовь, что султан, — всеми правит, — заметил он, сочувственно качая головой. — Значит, любишь ее?
— Да, безумно!.. Но любит ли она меня?
— Не знаю, — задумчиво протянул Садун. — Будь она здесь, с нами, я заглянул бы в самые сокровенные уголки ее сердца. А так мне необходимо прибегнуть к гаданию.
— Ну, хорошо, она меня не любит, вернее, мне кажется, что я ей не нравлюсь. Что же мне делать? Словом, я позвал тебя затем, чтобы ты мне помог. Ты согласен?
Садун взял в руки книгу, лежавшую у него на коленях, и, полистав ее и найдя, казалось, нужное место, погрузился в чтение. Это продолжалось несколько минут, потом он оторвал взгляд от книги и глубоко задумался. Затем возвел глаза к потолку, вновь уткнулся в письмена. Пробормотал что-то невнятное, вперил пристальный взгляд в Ибн аль-Фадля. И, наконец, склонил голову на грудь, задумчиво теребя бороду, чем-то весьма озабоченный.
— Твоей возлюбленной нет на прежнем месте, — наконец вымолвил он.
— Что такое? Куда она девалась? — испуганно вскричал сын визиря.
— Ведь она была в аль-Мадаине, не так ли? — о невинным видом осведомился Садун.
— Да…
— Ну, так сейчас ее там нет.
— Где же она? Куда уехала? — продолжал волноваться Ибн аль-Фадль.
— Мне известно, что она покинула аль-Мадаин, а где обрела обитель, пока не ведаю. Это требует особого изучения.
— Может быть, она сейчас в дороге? — вопрошал Ибн аль-Фадль, уверенный, что находись Маймуна где-то в определенном месте, она не укрылась бы от ока ясновидца.
— Может, и в дороге. Впрочем, это неважно. Где бы она ни была: на небе, на земле или между ними, моего взора ей не избежать!
В глазах Ибн аль-Фадля блеснула радость, он немного успокоился.
— Да воздаст тебе всевышний за это добром! — с чувством проговорил он. — Делай, что следует, прорицатель, я не поскуплюсь! Все, что есть у меня, за нее отдам! Я ведь хочу жениться на ней, поверь мне, я не лгу, у меня самые честные намерения! Ах, почему она не соглашается на этот брак? Понять не могу!