Аль-Амин посмотрел на Ибн Махана, ожидая, что тот скажет.
— Мой повелитель, — заговорил царедворец, понизив голос, — твой визирь пишет, что лично расскажет эмиру верующих обо всем, что произошло в Тусе. Проверь, знает ли ясновидец, о чем идет речь.
Аль-Амину эта мысль понравилась.
— Только что мы получили от нашего визиря письмо, — обратился он к Садуну. — В нем он извещает о скором своем возвращении. Можешь ли сказать, что нового мы узнаем от него?
Богослов еще ниже склонил голову. Просунув руку под джуббу, он достал свои таинственные свитки и принялся их перелистывать, что-то бормоча и нашептывая, словно вникая в скрытый смысл старинных письмен. Наконец он поднял глаза на аль-Амина.
— Твой визирь — храни его господь — везет тебе важную весть, касающуюся халифской власти.
Аль-Амин презрительно рассмеялся.
— Всем известно, что присяга на верность мне уже состоялась! Никакой тайны тут нет!
— Справедливы твои слова, о эмир верующих. Но визирь поведает тебе новость касательно брата твоего аль-Мамуна. Будет ли для тебя огорчительным узнать, что визирь твой объявил присягу аль-Мамуну недействительной? — Садун вздрогнул. — Да, ясно говорят свитки, именно это он сделал! Сомнений нет… Но пусть не винит меня эмир верующих, если весть эта ему неприятна.
— Аль-Фадль мог сделать такое?! — искусно разыграл негодование аль-Амин. — Не верю. Берегись, ясновидец, говорить подобные вещи! Иначе не сносить тебе головы!
— Не от себя говорю я сии слова, о повелитель! — твердо и убежденно проговорил Садун. — Но все это читаю в книге, лежащей предо мной. А закрою ее — вмиг забуду, что говорил.
— За такие слухи должно наказывать! — продолжал возмущаться аль-Амин.
— Прости мои слова, о повелитель! — голос прорицателя был по-прежнему спокоен. — Но нет вины моей в том, что говорю, я рассказываю только то, что является взору. Наука моя не обманывала меня прежде.
— Довольно! — грозно крикнул аль-Амин и повернулся к Ибн аль-Фадлю. — Отец сообщал тебе что-нибудь подобное?
— Нет, мой повелитель. Он вообще не писал мне, — сын визиря не осмелился повторить вчерашний рассказ богослова.
— Не говорил ли я тебе, — обратился халиф к Ибн Махану, — что эти астрологи способны на любую ложь, чтобы войти к нам в доверие?
Начальник тайной службы заискивающе улыбнулся.
— Опыт подсказывает мне, что богослов не лжет, — понизив голос, будто он говорит для одного аль-Амина, прошептал он. — Но если господину угодно, можно все это проверить. Визирь непременно будет в Багдаде либо этим вечером, либо завтра утром. И когда явится сюда, пусть расскажет о том, что им сделано в Тусе. А уж после этого эмир верующих решит, где истина.
Богослов тем временем продолжал листать книгу, что-то тихо бормоча и притворяясь, что не слышит речи Ибн Махана, обращенной к халифу. Он поднял голову, только когда аль-Амин сказал церемониймейстеру, низко склонившемуся перед своим повелителем:
— Передай дворецкому, пусть поселит богослова Садуна в покоях для гостей. Будет жить там, пока я не потребую его к себе. Повелеваю оказывать ему почет и уважение! — Он повернулся к Садуну. — Следуй в свои покои. Располагайся там удобно и жди, когда мы тебя позовем.
Мнимый ясновидец поднялся, с ужасом думая о том, какая тревога царит сейчас во дворце аль-Мамуна, где с нетерпением ждут возвращения его и Бехзада.
Однако ему не оставалось ничего другого как подчиниться. Его с почтением провели в комнату для челяди, находившуюся рядом с кухней, и принесли еду и питье — все, что ему было нужно.
Глава 29. Испытание
Сельман — он же Садун — провел в этой комнате остаток дня, не находя себе места от беспокойства. Он почти раскаивался в том, что явился к аль-Амину.
Только на утро следующего дня, когда солнце стояло уже высоко, к нему вошел посланный от халифа с приглашением пожаловать на аудиенцию. Сельман оправил на себе одежду и, собравшись с духом, приготовился и дальше играть свою роль, роль ученого богослова и простодушного, искреннего человека притом.
Его провели в тот же зал, что и накануне. Рядом с халифом там находились Ибн Махан и Ибн аль-Фадль. Аль-Амин пригласил богослова садиться.
— Сейчас прибудет визирь наш аль-Фадль, — сказал халиф, — и мы в твоем присутствии расспросим его обо всем, что произошло в Тусе. А там будет видно, что делать дальше.
Садун встал и поклонился в знак полного повиновения и после вторичного приглашения с достоинством опустился на свое место.
Вошел церемониймейстер и провозгласил: