— Эти персы, — подхватил аль-Амин, — источник наших несчастий! Ты же знаешь, что они не перестают враждовать с нами со времен Абу Муслима, — они, видите ли, считают себя обиженными! Они убеждены, что помогли нам, Аббасидам, в борьбе за власть и что мы с ними за это до сих пор не расплатились. Сейчас они подстрекают моего брата захватить халифский престол, чтобы самим извлечь из этого выгоду, хотя законный халиф полон сил и здравствует.
— Раз эмир верующих полагается на мои сведения, то я расскажу все по порядку, — начал визирь. — В день моего приезда я просил разрешения эмира верующих арестовать одного человека, прибывшего в Багдад из Хорасана. Этот хорасанец принадлежит к сторонникам аль-Мамуна, которые послали его сюда сеять среди нас смуту. Когда я был еще в Тусе, мне доложил об этом агент тайной службы и сообщил о месте прибежища этого смутьяна. Вернувшись в Багдад, я велел схватить этого человека, но в указанном месте его не оказалось. Вчера вечером я вызвал главного придворного астролога Садуна и в присутствии начальника тайной службы обо всем его расспросил. Садун сказал, что знает этого человека и что он бежал из Багдада обратно в Хорасан. Зачинщики, к которым он принадлежит, жаждут власти и возврата прежнего влияния персов при дворе. С этой целью они хотят использовать имя нашего повелителя аль-Мамуна, потому что сейчас они бессильны и среди них нет ни одного, в чьих жилах текла бы курейшитская[56] кровь. А если они добьются власти, то им уже не будет нужен никто, даже сам аль-Мамун. Да не падет на меня немилость эмира верующих за эти слова! Воистину, я пекусь лишь о благе халифата! Правдивость моих слов может подтвердить прорицатель Садун и Ибн Махан, начальник тайной службы. А последнее слово всегда остается за эмиром верующих!
Все это аль-Фадль Ибн ар-Рабиа проговорил с пылом, стараясь выказать свое рвение и преданность государственным делам. Аль-Амин внимательно выслушал сообщение визиря, но не захотел ничего предпринимать, не посоветовавшись с Ибн Маханом.
— Об этом стоит подумать, — только и произнес он и вернулся к прежней теме своего разговора: — А что до Маймуны, которая по твоим словам дочь Джафара, то она сейчас находится в нашем дворце на женской половине. Полагаю, что нам можно не опасаться этой бедной девушки. Я хочу проявить сострадание к Маймуне, потому что за нее просила дочь моего брата.
— Эмир верующих волен поступать как ему угодно, — смиренно сказал аль-Фадль. Вся эта история с девушкой занимала его гораздо меньше, чем возможность сместить аль-Мамуна с хорасанского престола, хотя его сын, Ибн аль-Фадль, изо всех сил домогался Маймуны. Да, сын его был воспитан в роскоши, влекли его к себе одни удовольствия, к дворцовым интригам он был равнодушен, а все житейские тяготы он взвалил на отца; если бы вдруг халифат распался, он бы, наверно, проявил к этому полное безразличие. В самом деле, Ибн аль-Фадль влюбился в Маймуну, ни на какую другую девушку он больше и смотреть не хотел, но ненависть Маймуны к его отцу и ее внезапно вспыхнувшая любовь к Бехзаду обрекали Ибн аль-Фадля на полную неудачу.
Поняв, что аудиенция окончена, аль-Фадль встал и, поклонившись эмиру верующих, вышел. Оставшись один, аль-Амин стал думать об обещании, которое он дал Зейнаб. Отпускать Маймуну сейчас, после того как аль-Фадль открыл ему глаза на многое, казалось ему неразумным и даже опасным. Халиф впал в глубокую задумчивость. Наконец, приняв решение, он двинулся на женскую половину дворца. Узнав у слуг, где находится его племянница, он направился к Зейнаб.
Как только Маймуна переступила порог халифского дворца, ее ни на миг не оставляла глубокая подавленность и тоска. Она потеряла всякую надежду на избавление. Ее возлюбленный решился отомстить аль-Амину, и это сделало ее участь еще более тяжелой. Сколько ни старалась Дананир утешить бедную девушку, ее глаза не просыхали от слез. Жалость и сострадание переполняли и сердце Зейнаб. Всей душой она желала, чтобы подругу ее отпустили, она успокаивала Маймуну, повторяя, что ее дядюшка обещал все уладить. Прошла ночь, и Маймуна уже не чаяла, что когда-нибудь ее освободят, ведь аль-Фадль Ибн ар-Рабиа молчать не станет. Он не упустит случая выгородить себя и непременно раскроет ее тайну эмиру верующих.
56