Сначала это были маленькие капли, долетавшие до меня раз в несколько минут, и я продвигался в сторону дома лишь чуть быстрее, чем шёл до опушки. Капли, не собираясь довольствоваться малым, крепли, их становилось больше, и мне пришлось нарастить темп, в итоге, перейдя почти на бег, что было, разумеется, не очень правильным поступком, так как тропинки, хоть и были мне знакомы, но не предназначались для быстрых перемещений, тая в себе множество опасностей в виде рельефа и торчащих корней. Разумеется, лес наказал меня за спешку, поймав за ногу. Падая, я ставил себе главной задачу, сберечь набранное в сумке. Мне удалось, и я не рассыпал груз посреди лесной чащи, что было лишь половиной успеха, ведь он всё ещё мог намокнуть, став непригодным. В лес я всегда ходил в плаще, который был сшит на заказ у одного умельца, и имел свойство не пропускать влагу. Как раз в тот раз, он был надет на мне, не смотря на очень тёплую погоду. Мои мучения от жары не стали напрасными, и плащ выступил неплохой защитой для сумки. Впрочем, оказалось, что последнее испытание на этом забеге ждало меня на финише. В чаще леса, я не мог оценить полный разгул стихии, но на открытом пространстве погода бушевала не на шутку, и она решила, что Лягушачий Мост должен стоять последний день. Уж не знаю, смыло ли его, или сдуло ветром, или случилось что-то ещё, но он практически полностью отсутствовал. Некоторые части торчали из воды, кое-что валялось рядом на берегу, остальное же утащило течение. Так моя больная нога познакомилась с ледяной водой. Сейчас я понимаю, что ужасающей судьбы меня спасло отсутствие открытой раны. Уже тогда отблески поверхности реки мне показались какими-то необычными, но я слишком спешил, а потом Он отвлёк остатки моего внимания.
Я застыл под навесом своего дома и смотрел, как он шёл по улицам моего городка, будто не замечая ливневых потоков, обрушившихся с грохочущих небес. Как лодка разрезает гладь воды, он будто бы поступал с вертикальной пеленой. Его лицо, обрамляла бородка, а его голову венчал странный головной убор. Чёрный плащ, будто бы состоявший из двух уровней, коричневая кожаная сумка с металлической конструкцией сверху, спасавшей наполнение от агрессии из внешнего мира. Я даже не понимал, с какой стороны он появился. Было у меня смутное ощущение, что он просто вышел из самого дождя, или даже был частью этого дождя, капля за каплей собравшись во едино. Но я гнал от себя такие мысли, ведь я не был склонен ни к пьянству, ни к болезням рассудка. И я просто смотрел, как странный человек в чёрном двуслойном плаще проходит мимо, не производя ни единой эмоции мимическими мышцами своей физиономии, и теряется между домами в потоках ливня. Я моргнул. Ещё моргнул. Боль в ноге вернула меня в реальность, и я вошёл в дом, где жена уже проснулась и перебирала какие-то коробки. Я попросил её собрать необходимые ингредиенты для мази, передал ей сумку с травами, прилёг на кровать, наслаждаясь потоками тепла от только что растопленного очага и провалился в сон.
Проснувшись от холода, я позвал жену. Ответа не последовало. Я поискал что-либо, чем можно укрыться, но с кровати странным образом пропали подушки и одеяла. Я лежал на настиле из соломы, или подобного материала, который я не смог рассмотреть, ибо, как я выяснил, открыв глаза, в доме была кромешная темнота. Лишь какие-то проблески фиолетово-малинового свечения давали смутное понимание наличия окна в стене. Темнота и тишина были почти осязаемыми, и сие безмолвие пыталось сдавить голову, будто бы желая проникнуть в мысли. Делма так и не выявила себя, и я бы сказал, что начал подражать мотыльку, передвигаясь, впрочем, не на лёгких крыльях, а почти на четвереньках, будто скарабей, чтоб не запнуться о что-либо на полу. И вот, я у окна, а там ничего. Просто тьма, которая словно чуть треснула, и в этом разломе проблёскивает свечение, которое я не могу описать в полной мере. Там был и цвет спелых баклажанов, и немного от налитой соком малины, и подобие венозной крови, и немного радуги, и что-то ещё, чего я никогда не видел. Пока я смотрел, разлом расширялся, и я начинал слышать шипение, в котором, с трудом, но различал средоточие множества голосов. И вдруг в этом гало промелькнуло нечто живое, блестящие на свету от слизи, как улитка или рыба. Я лишь разглядел, что вся поверхность этого существа или его гигантской части бесконечно шевелилась. Едва ли хоть одно смертное существо на нашей планете могло долго созерцать подобное запредельное действо, и я отпрянул от окна, обливаясь холодным потом. В темноте кто-то был, и я чувствовал его пронзительный взгляд на своей коже. Я махнул рукой, и чьи-то крепкие пальцы схватили моё запястье, а после то самое космическое сияние озарило лицо незнакомца, будто подвесив его в бесконечной темноте комнаты. Это был тот, что пришёл в наш город с дождём, но на его щеках были выведены символы, которые были мне известны лишь из томов, подвернувшихся мне в процессе изучения травничества, на свой вид, но, увы, не на значение. Он наклонился ко мне и что-то произнёс на языке, что походил на звон монет и кваканье лягушки одновременно. Но я будто понял его смысловую окраску, и мой страх стал просто безграничным. Я смотрел не него широко раскрытыми глазами, а он ухмылялся. Едва лишь я захотел задать ему вопрос о происходящем, как он с силой оттолкнул меня, выпустив наконец мою руку. Такого я не ожидал и, пятясь, вылетел в окно, в море бесконечной черноты.